— Гомосексуалисты учат наших детей — пытаются склонить их к своему стилю жизни! — ведет свое пастор Клайв. — Какая ирония судьбы, что наставниками этих впечатлительных детей работают люди, живущие во грехе!

Я хватаю полицейского за рукав.

— Это же школа! Здесь нельзя устраивать акции протеста. Неужели нельзя их разогнать?

— Нельзя, пока они не сделают чего-нибудь противоправного. Скажите спасибо либералам за оборотную сторону демократии, дамочка. Пока такие ребята делают себе рекламу, террористы разгуливают по соседству. Боже, храни Америку! — саркастично восклицает он.

Полицейский смотрит на меня, выдувая пузыри из жевательной резинки.

— Я не имею ничего против гомосексуалистов, — уверяет пастор Клайв. — Но мне не нравится то, что они делают. Геи уже получили равные права. Теперь они добиваются особых прав. Прав, которые медленно, но верно отберут у нас наши свободы. В тех городах, где геев большинство, меня за смелые высказывания уже бросили бы в тюрьму как ксенофоба. В Канаде, Англии, Швеции на пасторов, священников, кардиналов и епископов подают в суд и приговаривают их к тюремному заключению за то, что они проповедуют против гомосексуализма. Если бы группа евангелистов размахивала такими плакатами в Пенсильвании, их бы арестовали за запугивание.

Снова подъезжает школьный автобус. Один из проходящих мимо школьников бросает в пастора Клайва бумажным шариком.

— Придурок! — кричит мальчик.

Пастор спокойно вытирает лицо.

— Они уже промыли детям мозги, — говорит он. — В системе образования еще в яслях учат тому, что иметь двух мам — это нормально. Если ваш ребенок считает по-другому, его будут унижать перед сверстниками. Но школой это не заканчивается. Вас может ожидать судьба Криса Кемплинга — учителя из Канады, которого повесили за то, что он написал письмо редактору, в котором уверял, что гомосексуальные отношения наносят вред здоровью и что во многих религиях гомосексуализм считается распущенностью. Он всего лишь констатировал очевидное, друзья, и тем не менее его, не откладывая дело в долгий ящик, повесили. Или судьба Анни Кофи-Монтс, служащей телефонной компании, которую уволили, когда она попросила удалить ее имя из списка рассылки по электронной почте объявлений о гей-вечеринках и танцах. Или Ричарда Петерсона, который расклеил в своем кабинете распечатанные на принтере отрывки из Библии о гомосексуализме — и оказался уволенным.

Я понимаю: он заводила для скучающих. Человек, для которого не так важно объединить людей, как заразить их своей паранойей.

По толпе прокатывается гул недовольства, какое-то волнение, как будто под одеялом возится щенок. Женщина, на груди которой висит массивный золотой крест, толкает меня локтем.

— Гомосексуалисты хотят лишить вас права как христиан выбирать, во что верить, — продолжает пастор Клайв. — Мы должны бороться, пока наши религиозные и гражданские свободы не попраны этими…

Внезапно кто-то в черном сбивает его с ног. Трое головорезов в костюмах тут же поднимают его, а двое полицейских хватают нападавшего. Похоже, пастор, увидев, кто на него налетел, шокирован не меньше меня.

— Люси! — восклицает он. — Что ты, ради всего святого, делаешь?

Сначала я не понимаю, откуда он знает, как ее зовут. Потом вспоминаю, что она ходит в его церковь.

Явно не по доброй воле.

Я протискиваюсь сквозь толпу и становлюсь между пастором Клайвом и полицейскими, которые церемониться с Люси не собираются. Ей уже заломили руки, а веса в ней всего килограммов сорок.

— Я уведу ее отсюда, — говорю я, и мой голос звучит настолько властно, что полицейские отпускают девочку.