– Проходите, будьте так любезны, – предложил он, доставая из шкафчика две пары мохнатых ушастых тапочек. – Не обессудьте, что прошу переобуться. Полы мыть мне самому тяжело, а на улице нынче слякотно.

Бабкин снимая куртку, незаметно огляделся. Да, бедно живет дядюшка Виктории Стрежиной, очень бедно. «Откуда богатство возьмется, если хозяин – инвалид, в кресле-каталке перемещается? – спросил самого себя Сергей. – Хорошо, что в квартире чистенько, должно быть, родственники помогают». Он бросил взгляд на старика, сидящего в инвалидном кресле. Михаил Олегович Каморкин был сухопар и очень опрятен; кожа на его лице имела желтовато-серый оттенок. «Оттого, что на улицу не выходит», – понял Бабкин. Клетчатая фланелевая рубашка старика была выглажена и застегнута на все пуговицы, верхняя из которых врезалась в его морщинистую шею. Седая заостренная бородка придавала лицу дядюшки Стрежиной интеллигентный вид.

Каморкин въехал в комнату и вопросительно посмотрел на вошедших следом.

– Чайку выпьете со мной? Тортиком, к сожалению, побаловать вас не могу, но вот печеньице обещаю.

Бабкин уже открыл было рот, чтобы отказаться и не объедать хозяина, но Макар уже благодарил и соглашался на чай и печенье.

– Ты полчаса назад позавтракал, – укоризненно заметил Сергей вполголоса, когда хозяин выкатился из комнаты на своем кресле. – А у старика, наверное, это последние сладости, купленные с пенсии.

– Зато за чаем он тебе расскажет в полтора раза больше, – так же тихо ответил Илюшин. – А печенье мы ему в другой раз привезем. Нельзя было старика обижать отказом.

– Михаил Олегович, разрешите, я вам помогу, – громко произнес он, выходя следом за хозяином.

Оставшись один, Бабкин огляделся по сторонам. Старенькие обои в голубой цветочек, книжные полки на уровне коленей, небольшой телевизор в углу, покрытый красной бархатной салфеткой с бахромой… «Чтобы не пылился», – догадался Сергей. На полу возле зеленого дивана с потертыми подлокотниками валялась книжка. Он поднял ее. «Анжелика Строганова. „Любовь светла“. „Да, забавные книжки читает Михаил Олегович“. Бабкин огляделся по сторонам в поисках фотографий, но их не было. Только над письменным столом висел отрывной календарь с видами среднерусской полосы.

Сергей уже знал от Илюшина, что Каморкин не был профессиональным фотографом. Что не мешало ему входить в число самых признанных мастеров пейзажа, хотя количество работ Михаила Олеговича было незначительным. Точнее, он снял шестнадцать пейзажей, каждый из которых стал образцом для многократного повторения и подражания.

До признания его как фотографа на протяжении многих лет Каморкин работал на телевидении – поначалу писал сценарии, затем переквалифицировался в журналисты, много ездил по миру, а последние два года своей телевизионной карьеры вел передачу под названием «Жизнь твоей Родины», в которой рассказывал о необычных местах СССР. Передача выходила раз в два месяца и была далеко не так интересна, как можно было ожидать по названию и анонсу. Съемочная группа приезжала на натуру, снимала материал, Каморкин старательно проговаривал в камеру написанный кем-то текст, и все вместе получалось добросовестно, но скучновато. Передачу уже собирались закрывать, и остаться бы Каморкину в памяти коллег посредственным ведущим посредственной передачи, если бы Михаил Олегович не купил себе фотокамеру «Зенит».

Закончив работу со съемочной группой, Каморкин хватал камеру и отправлялся бродить по окрестностям в компании с оператором по имени Генка Шпунтиков. Они сдружились за время совместных командировок, и съемочная группа иронично, но ласково именовала их Винтиком и Шпунтиком.