Чуть раньше, в 1845 году, в Петербурге появился кружок «русских фурьеристов» (последователей французского социалиста-утописта Шарля Фурье), возглавляемый переводчиком Министерства иностранных дел Михаилом Васильевичем Буташевичем-Петрашевским. В кружок входили Ф. М. Достоевский, В. Н. Майков (сподвижник В. Г. Белинского), М. Е. Салтыков-Щедрин, ученые, офицеры – всего более 100 человек. Занимаясь вначале чисто научной деятельностью (чтением рефератов, дискуссиями на исторические и литературные темы), участники кружка со временем все более политизировались, чему способствовали события не только в России, но и в Европе. Особенно сильное влияние на деятельность «петрашевцев» оказала революция, вспыхнувшая в феврале 1848 года во Франции.

1848-й год, начавшийся в Петербурге, как и всегда, Масленицей, балами и маскарадами, вскоре превратился в один из самых трудных и горестных для царской семьи годов. 21 февраля Николай получил из Варшавы телеграмму о том, что Луи-Филипп отказался от престола, а 22-го вечером, на балу у цесаревича Александра, император сообщил, что получил депешу, в которой сообщается, что Франция провозглашена республикой. На следующий день во время доклада министра двора П. М. Волконского Николай сказал, что пошлет в Париж 300 000 солдат. Однако он и на сей раз опомнился и образумился, как было и в 1830 году, когда тот же Луи-Филипп оказался в результате революции на троне и Николай хотел поддержать законного претендента своими войсками, но вовремя одумался.

14 марта был опубликован манифест, в котором говорилось, что, «возникнув сперва во Франции, мятеж и безначалие скоро сообщились сопредельной Германии, и, разливаясь повсеместно с наглостью, возраставшею по мере уступчивости правительств, разрушительный поток сей прикоснулся наконец и союзных нам империи Австрийской и королевства Прусского. Теперь, не зная более пределов, дерзость угрожает в безумии своем и нашей, Богом нам вверенной России. Но да не будет так!». Уже 19 марта, в годовщину взятия Парижа, началось выступление первых русских полков к западной границе. А вскоре там была развернута 300-тысячная армия, готовая по первому слову царя двинуться в Пруссию, Австрию, Венгрию или Францию. Но в 1849 году армия Паскевича вошла только в Венгрию, подавив там революцию и сохранив в стране монархический режим Габсбургов. Во всех других странах правящие режимы справились со своими бунтарями сами. А русские войска, возвратившись в Россию, принялись за прежние разводы, парады, смотры и маневры, не вынеся из прошедшей кампании ничего для боевой подготовки и модернизации вооружения. Старый генерал Н. К. Имеретинский писал, что по возвращении в 1849 году из Венгерского похода, когда были разбиты мятежники-мадьяры, преображенцы опять принялись за свои гладкостволки – расстрелянные, разбитые, снаружи зачищенные кирпичом, а внутри совершенно ржавые и негодные. А иностранные военные агенты особенно прилежно и неукоснительно посещали смотры «практической стрельбы». Много памятных книжек было написано на разных языках, и везде, во всех реляциях, подробно описывалось, что в русской гвардии при стрельбе в цель на 200 шагов из 200 выпущенных пуль лишь десятая часть попадает в мишень в одну сажень ширины и такой же высоты. И все же в глазах Николая и официальной военно-бюрократической элиты Российской империи только что одержанная победа над венгерскими инсургентами стала апофеозом могущества самодержавной власти. Вскоре после победоносного возвращения из Венгрии, в 1850 году, было торжественно отпраздновано 25-летие «благополучного царствования государя императора Николая I», которое во всех отчетах и приветственных адресах оценивалось как вершина славы и могущества России.