Значительное число этих наемных домашних очагов выглядели как опустившиеся бродяги. Один запечатлелся в его памяти — выцветший, пыльный, серый и убогий до невообразимости. Как ни был он поглощен собой, он поразился, что кто-то мог жить и кто-то жил в таких дырах. Что это были за люди? Вся жизнь его прошла среди чистоты и уюта, и ему редко доводилось соприкасаться с тем истомленным и скудным слоем английской городской жизни, где все кое-как подштопывается, но не часто добротно чинится или чистится, а уж о том, чтобы что-то заменить, и речи быть не может. Даже воздух в этих комнатах казался безнадежно застарелым, а стекла на пожелтевших литографиях «Монарха лесов» и «Затравленного оленя» были засижены далекими предками современных мух.

— Хоть кто-нибудь здесь селится? — спросил Саргон у обомшелого вида дамы, и только тогда понял всю жестокость своего вопроса.

— Мой последний джентльмен прожил здесь пятнадцать лет, — ответила обомшелая дама. — Он был переписчиком. Скончался в больнице в июне. Водянка. Он всегда был доволен комнатой. Очень доволен. Ни разу я не слышала от него ни единой жалобы. Он был моим добрым другом.

Саргону нестерпимо захотелось глотнуть свежего воздуха.

— Сколько за эти комнаты? — спросил он. — Мне нужно обдумать. Обдумаю и сообщу вам.

Она назвала цену, обычную цену на этой улице, но, провожая его вниз по лестнице к входной двери, сказала:

— Если это слишком дорого… Если бы вы назвали свою цену, сэр…

Из ее припудренных сажей глаз выглянуло отчаяние.

— Я должен подумать, — сказал Саргон и вновь очутился на улице.

Ну почему люди становятся такими грязными, унылыми, сломленными? Уж конечно, в Шумере никогда не было таких разбитых жизней. Все это надо будет изменить, все это необходимо будет изменить, когда восстановится Царство.

Затем, когда сумерки уже совсем сгустились, Саргон отыскал именно такую тихую комнату, которую хотел. Она обнадеживающе возвещала о себе не обычной печатной карточкой, но написанной от руки табличкой «Сдается комната» в окне без тюлевых занавесок, а с небольшими лиловыми, которые более обрамляли, чем скрывали на вид почти пустую белую комнату, приятно озаренную мерцающим огнем. На белой стене висели два-три картины — настоящие картины маслом. Саргон утомленно поднял дверной молоток и вдобавок нажал на кнопку электрического звонка.

Отклика не последовало, и он успел постучать еще раз, прежде чем дверь отворилась. В проеме возник худощавый молодой человек с девчушкой на плече. Она внимательно поглядела на Саргона очень темными серо-синими глазами.

— Все как будто куда-то подевались, — сказал худощавый молодой человек очень приятным голосом. — Чем могу служить?

— У вас сдается комната.

— Да, комната здесь сдается, — сказал худощавый молодой человек, а его благожелательные темные глаза подмечали все особенности фигуры перед ним.

— Не мог бы я ее посмотреть?

— Полагаю, он мог бы посмотреть ее, Сьюзен… — Молодой человек заколебался.

— Конечно, дженмену надо ее посмотреть, — сказала девчушка. — Будь миссис Ричмен тут, она бы ее ему сразу показала, дурачок. — И она дернула худощавого молодого человека за волосы — с любовью, но сильно.

— Видите ли, — объяснил молодой человек, — хозяйки нет дома.