Я перемыла всю посуду и принялась вытирать сушку и кухонный стол, когда он вошел посмотреть, чем это я занимаюсь.

– Зачем ты это делаешь? – воскликнул он, и я ответила:

– Ты забыл, что я не люблю беспорядка.

Покончив с кухонными делами, мы переместились на диван и в некотором смущении принялись целоваться. Через некоторое время он сказал, что мы могли бы подняться наверх и прилечь, и мы перешли в спальню. Но все было бесполезно, я не могла заставить себя даже думать об этом.

– Что случилось? – спросил он. Что я сделал не так? Ты не хочешь, чтобы я занимался с тобой любовью, Эмма?

– Не особенно, – ответила я, перевернувшись и уставившись в потолок. – Не особенно, честно говоря.

– Почему?

– Не знаю. Это мытье посуды… Я вижу, у тебя пуговица на рубашке оторвана. Мне кажется, что в любую минуту ты попросишь меня пришить ее, правда? Скажи мне честно, так это или нет?

– Ну, это приходило мне в голову. Но не прямо сейчас, конечно. Не сейчас.

– Нет. После.

– Да, наверное. После. Я засмеялась.

– По крайней мере, ты хоть признаешься в этом. Скажи мне, Виндхэм, почему ты думаешь, что я лучше пришиваю пуговицы, чем ты?

– Ты же женщина. У тебя больше практики.

– Ты можешь начать тренироваться прямо сейчас. Тогда тебе не придется заманивать женщин в постель, чтобы они пришивали тебе пуговицы. Я дам тебе урок.

– Не будь со мной так строга, Эмма. Я люблю тебя.

– Я даже не знаю, что это означает с твоей точки зрения.

– Не особенно много, но кое-что.

– Я не собираюсь быть с тобой строгой. Я тоже люблю тебя. По-своему.

– Правда? Ты думаешь обо мне?

– Когда есть время. Нет, я серьезно, я думаю о тебе. Но у меня столько дел. Я не свободная женщина. Я любила бы тебя, если бы могла. Или мне это только кажется…

– Нет. Тебе просто хочется раскатывать повсюду на большой красивой машине, есть авокадо и креветочные салаты и давать пялиться на себя мужчинам в провинциальных ресторанах.

– Теперь ты строг ко мне. Кроме того, это вовсе не то, чего я хочу. Просто я ассоциирую любовь – ну, все это барахтанье в кровати и так далее, – с детьми. И с усталостью. И с желанием выспаться. И мне уже ничего не хочется, а просто хочется приятно проводить время.

– Но когда ты была девочкой, Эмма, ты ведь хорошо проводила время. Ты бы не колебалась.

– Я знаю. Но ведь я не девочка.

– Ты не такая уж старая.

– Нет, не такая уж.

– Ты ведь что-то чувствуешь ко мне?

– Конечно, да, я же говорила тебе. Ради Бога, Виндхэм, хватит лежать и курить. Конечно, я испытываю к тебе какие-то чувства, даже достаточно сильные, но у меня просто нет ни здоровья, ни времени на тебя. Это, конечно, несправедливо, это совсем не то, чего ты хочешь. Я испытываю к тебе те же чувства, как к первому мальчику, в которого я была влюблена. Он был выпускником Кэмбриджа, а я еще школьницей. Я почти не знала его, но мой отец иногда приглашал его к нам на чай и, помню, я дрожала, глядя на часы, от предвкушения, что наши руки встретятся, когда он потянется за сахаром. Это не любовь, это сумасшествие: я не знала того человека. Я не знаю тебя.