Разумеется, существовали подпольные кабинеты, где богатым фанатикам позволялось делать с собой все, что угодно. Но согласиться с тем, что Марта еще и посещала «черную» клинику…

Тогда напрашивает вывод – Антон больше двух лет делил постель с совершенно незнакомым ему человеком.

Много ли найдется мужчин, способных на подобное признание хотя бы перед самим собой?

Антон снова включил головной монитор. Перед его глазами застыл на стоп‑кадре кусочек тела Марты (или Дарьи?!). Тот самый, который он с улыбкой называл «моим Бермудским Треугольником».

Вершинами треугольника служили небольшие, но заметные родинки – одна возле самой ямки между ключицами, одна выше правого соска и одна под округлостью левой груди. Кому, как не Антону, знать их, если он часто засыпал, водрузив щеку где‑то в центре Треугольника?

Гибкий материал монитора недолго сопротивлялся. Дорогая мультимедийная игрушка треснула. В руках Антона остались два неодинаковых куска. Федерал хмуро посмотрел в его сторону, но ничего не сказал.

Теряющая прозрачность стена скрыла за собой Дарью, молотящую по ней кулачками. Достала до невозможности, стерва. Если бы не строжайшие предписания Волоха, касающиеся этой мерзавки, Сорокин давно бы накачал ее успокоительным. Чтобы не мозолила глаза и уши.

Но Пардус был настроен обращаться с подругой своего бывшего босса как с самой наиписанейшей из всех торб. Были бы в отряженном на захват дома подразделении лишние руки, приказал бы носить на руках. Свихнулся старик?

Подобную мысль Сорокин допускал разве что в шутку. В дальновидности и непогрешимости расчетов полковника ему приходилось убеждаться неоднократно. С того момента, как он стал его заместителем и был посвящен в детали всех секретных операций Службы.

Приказано беречь девушку – будем беречь. Приказано избежать любых форм принуждения – будем избегать. Но терпеть ее нытье, прятать от нее неживописные трупы охранников, выдумывать на ходу байки… Нет уж, увольте.

Это «увольте» было образчиком черного юмора в исполнении агента Сорокина. Уволиться из СФК, особенно сейчас, можно было только со штампом «посмертно».

– Докладывай, – сказал голос Пардуса.

Полковник всегда жертвовал мишурой уставных приветствий ради быстроты и эффективности работы. Сорокин поспешил отрапортовать, начав с успешной зачистки дома и закончив прибытием гостей.

– Антон Зверев, – повторил Волох. – Так‑так. Ты не уточнил, что препятствует поступить с ним согласно особому предписанию.

– У меня сложилось впечатление, что объект «малах» ему покровительствует, – осторожно заметил Михаил. – Из осторожности я ограничился тем, что поместил Зверева и остальных под охрану. Объекту «малах» предоставлена свобода передвижения.

«И он пользуется этим, чтобы сидеть на крыше, как на насесте. Из всех психов, встреченных мной в последнее время, он самый‑самый».

– Такой выбор действий я одобряю, – сказал Аркадий Волох после паузы. – Можно… Нет, ограничимся тем, что сделано. В течение десяти минут прибудет вертолет с командой медиков, их надо принять и разместить. А я пока подберу оперативную группу, которая займется гостями.

– Команда медиков? – удивленно переспросил Сорокин. Он обнаружил, что информирован гораздо слабее, чем полагал.

– Ну да, – в голосе Волоха послышалась ирония. – Или ты собираешься сам извлечь трехмесячный эмбрион из матки Дарьи Завады?

И вслед за этим он исчез, оставив зуд в барабанных перепонках и выражение безмерного удивления на лице федерального агента Сорокина.

Антон вспоминает.

Чтобы отвлечься от мыслей о Марте, он увлекается топологией этого странного дома.