— Тебе не понять, — ледяным тоном ответила она.

— Ну так объясни!

— Я медик. Я помогаю людям. Я лечу людей. В то время, как вы все больше их калечите.

— Мы калечим? Вообще-то мы с оккупантами боремся.

— Вы все время с кем-то боретесь. За клочки земли. За вашу глупую идеологию. Только не за людей. А человек хочет покоя. Вы же несете ему разорение и гибель… Вы…

Она судорожно вздохнула. На глазах выступили слезы.

Да, что-то совсем все запуталось у нее в голове. И как-то неправильно она распоряжалась своей жизнью. Я ничего не мог с этим поделать. Только обивать ее пороги и играть дурацкую роль влюбленного рыцаря.

Ушел от нее, в очередной раз чертыхаясь и решив, что надо заканчивать с этими визитами. Я же подвергаю себя риску. В неуравновешенном состоянии она вообще может меня сдать полицаям. Но очень хотелось верить, что не сдаст.

Мальчишество все это, конечно, однако куда же мне без него, если я и был мальчишкой. Просто на мои плечи легла неподъемная тяжесть долга и борьбы. Но шальные юношеские порывы это не отменяло. И я знал, что при случае все равно приду снова…

Глава седьмая

— Ложись! — заорал я что есть силы.

Уж не знаю, как оно получается, то ли ухо что-то уловило, то ли хваленое и неизведанное наукой шестое чувство сработало, но я знал, что из кустарника справа от тропы сейчас по нам вдарят со всех стволов.

Подавая пример, тут же рухнул в снег.

Наученные горьким опытом, мои спутники медлить не стали и попрыгали кто куда. И захлопавшие винтовочные выстрелы не достали никого.

А я уже поливал кусты из немецкого пистолета-пулемета МП‐40, с которым сроднился.

В кустах возникло движение. И мои товарищи дружно врезали в ту сторону…

Вскоре все затихло. И мы ползком, потом бегом, пригнувшись, двинули вперед. Можно было ждать любой пакости — что в нас выстрелят снова. Или швырнут гранату.

Обошлось.

В кустах лежало тело. Лицом в снег, сжимая карабин маузера.

Микола перевернул убитого. Очередь прошлась по нему беспощадно, сразу же выбив из исхлестанного ею тела всякую жизнь. Скоро труп окоченеет, остеклеет, да так и будет валяться до лета, если только подельники убитого не вернутся… Нет, не вернутся — они никогда не возвращаются за своими. Хотя в ходе боя тела стараются забирать с собой.

— Нацбандит, — удовлетворенно кивнул Микола.

Ну а кто же еще. Явно не немец. Польская шинель и военная кепка. Перемотан ремнями. Карабин явно из запасов польской армии. Образок на груди. На ногах обмотки. Весь потертый, неказистый, худой.

Недалеко мы обнаружили следы крови. Другой нападавший был явно ранен.

Хорошо мы по ним отработали. Все же в лесу автомат против карабина верх всегда возьмет. Решает тут не меткость, а плотность огня.

— Житья от этих собак не стало, — устало произнес я. — Уходим, пока кто по нашему следу не двинул.

Наша разведывательно-диверсионная группа устремилась вперед.

Как-то вся вылазка пошла неудачно. Не сумели приладить к полотну дороги взрывчатку, потому что немцы опять усилили меры охраны путей сообщения. И теперь еще эта стычка.

Наши диверсии приносили немцам много вреда. Задерживалось снабжение войск, уничтожалась техника и живая сила. И может быть, именно наш подрыв эшелона в какой-то из боев Красной армии поможет переломить ситуацию.

Оккупанты предпринимали серьезные меры противодействия. Сперва вырубили по обеим сторонам от полотна железной дороги лес на пятьдесят метров. Когда поняли, что маловато будет, порубили еще на полсотни. Ходили патрули, в том числе с собаками. Организовывались секреты и засады.