Юрий Винокуров, Илья Романов. Паладин. Свет и Скверна III
Свет и Скверна – 3
Глава 1
Стояла пасмурная погода. Небо заволокли тяжёлые, свинцовые тучи. Ветер трепал траву и кроны деревьев, срывая листья. Накрапывал мелкий, неприятный дождь, вдалеке гремел гром.
Все жители поместья, как гражданский персонал, так и бойцы рода, собрались в одном месте. На кладбище небольшой деревни, которая насчитывала пару десятков домов, не более. Её жители также пришли проститься с тем, кто родился здесь, вырос и поступил на службу роду Потёмкиных. Отправить в последний путь молодого парня, улыбка которого не гасла ни на тяжёлых тренировках, ни в бою. Самого младшего из Егерей рода, что был для одних пусть и не родным, но сыном, а для других — хорошим другом.
Образовавшуюся тишину, в течении которой слышалось лишь чтение молитвы представителем духовенства местной религии, разрывал женский плач. Пожилая женщина в чёрных одеяниях, чей сын лежал в открытом гробу перед нами, не сдерживала слёз. Лицо стоявшего рядом с ней старика, державшего безутешную мать Горюнова Володи за плечо, замерло ледяной маской.
Любава взяла меня и Свету за ладони, вздохнула и мы продолжили слушать молитву священника. Религия этого мира была мне чуждой, другой. Российская Империя исповедовала так называемое христианство, бог которого был мне незнаком. Я не слышал о нём, не видел и не сражался с ним, если уж на то пошло. Но эти люди в него верили и кто я такой, чтобы не позволить совершить все подобающие обряды? Пусть молитвы этого попа в рясе и казались мне несвязным набором слов. Как и казался чуждым запах благовоний, что исходили из золотого кадила в его руке.
Молитва его оборвалась словом «Аминь», которое в разнобой подхватили люди. Старый священник закрыл небольшую книгу, страницы которой не промокли от дождя из-за количества пятен воска на них. Он повернулся ко мне, Свете и Любаве, стоявший чуть впереди остальных, вместе с матерью и дедом Володи.
— Желаете что-то сказать, ваша светлость? — голос этого обманчиво слабого старика, под рясой которого не выпирало брюшко, а сквозь ткань виднелись мышцы, звучал густым басом.
Я кивнул и подошёл к гробу, где лежал облачённый в свежую форму Егерей молодой белокурый юноша. Глаза его закрыты, кожа чиста от грязи, а следы пуль и страшные ожоги скрывала одежда. Ему не повезло первым нарваться на Мастера. Но пусть Володя был неодарён, пусть только-только начал свой путь и к схватке с таким противником оказался совсем не готов, он не дрогнул. Задержал врага, выиграл время для Сан-Саныча и Трофимова, и погиб только тогда, когда явились Фёдор с Емельяном. Жалких секунд не хватило, чтобы парень выжил. Бессмысленная потеря, глупая и неоправданная.
— Я не люблю говорить прощальные речи, а потому постараюсь быть кратким, — заговорил я, обернувшись к людям. Голос мой звучал глухо, а бойцы за спинами Любавы и Светы расправили плечи, приподняли подбородки. — Владимир был достойным мужем. Храбрым, волевым, готовым сражаться за то, во что верил и почитал. Достойные качества для воина, которые встречаются редко. Смерть и жизнь идут рука в об руку, но память о тех, кто повстречался на пути наших судеб всегда будет с нами. Марья Петровна, Борис Фёдорович, — обратился я к матери и деду погибшего мальчишки, а затем склонил голову. — Простите, что я не уберёг вашего сына и внука. Не сделал всё, чтобы предотвратить подобное. И пусть я отомстил за его смерть, жизнь ему это не вернёт. Как и не утешит ваши сердца и души. Говорить о том, что род позаботиться о вас и вы не будете забыты, я не стану, не то время для таких речей. Просто знайте, что если бы не Владимир, то погибших было бы гораздо больше. Ваш сын и внук пожертвовал собою, но спас остальных. И этот подвиг навсегда войдёт в историю рода Потёмкиных. Таково моё слово, как главы рода и князя.
Вернувшись к сёстрам, краем сознания отметил, что дух бойцов после моих слов вырос. |