С другой стороны, он был известен честностью в делах и верностью своей жене и семейству; так что, когда его нашли мертвым в скудной траве мрачного церковного дворика, недалеко от его любимой церкви, всем захотелось почтить его память. Невозможно было представить, что мистер Хаггис, втянутый в шотландскую феодальную распрю, пал жертвой кинжала или тайную романтическую встречу прервал удар стилета; к тому же все понимали, что умереть насильственной смертью и остаться без должного погребения – слишком строгая кара за то, что ты был старомодным и твердолобым шотландцем.

Случилось так, что сам мистер Понд присутствовал на небольшом вечере, где развернулась целая дискуссия об этом загадочном убийстве. Хозяин, лорд Гленорчи, увлекался книгами по криминалистике; у хозяйки, леди Гленорчи, было более безвредное хобби – она читала те солидные научные труды, что именуются детективными историями. По сообщениям в газетной хронике, там присутствовали майор Мак-Набб, главный констебль, и мистер Ланселот Браун, блестящий лондонский адвокат, находивший, однако, в роли юриста больше скуки, чем в претензии на роль сыщика; были там и почтенный и досточтимый д-р Кэмпбелл, чьи труды среди бедных мы уже мимоходом упоминали, и его юный друг и родственник Ангус, которого он готовил к экзаменам по медицине и наставлял на ученом поприще.

Ответственные лица, как правило, любят быть безответственными. Все эти господа обожали в частных разговорах обмениваться всякими досужими теориями, но общественный отклик не представлял для них важности. Адвокат, будучи гуманистом, восторженно обвинял тех, кого не имел законной возможности повесить. Криминалист зачарованно анализировал безумие тех лиц, которых не сумел бы признать сумасшедшими, а леди Гленорчи была рада случаю рассмотреть бедного мистера Хаггиса, как главного героя в бульварном романе.

Гости с веселым оживлением попробовали приписать убийство главному пресвитеру, известному сублапсарию, естественно (и даже неизбежно) вынужденному всадить кинжал в супралапсария. Лорд Гленорчи был настроен серьезнее, чтобы не сказать – скучал. Вызнав из своих криминологических книжек великое открытие этой науки, гласящее, что умственные и нравственные извращения присущи только бедным людям, он заподозрил заговор местных коммунистов (все – с деформированными пальцем и ухом) и выискал в собственном воображении социалиста-агитатора.

Мистер Ангус дерзнул отличиться: его выбор пал на старого каторжника – профессионального преступника, известного в округе, который был чуть ли не главной причиной смятения, если не считать социалиста. Затем, не без известной почтительности, дело передали седовласому и мудрому врачу, который прожил долгую жизнь, полную добрых дел.

Одним из многих способов, которыми д-р Кэмпбелл словно бы возникал из старинного и, возможно, более достойного мира, была его речь – он говорил не только с шотландским акцентом, но просто по-шотландски.

– Что ж, вы будете вопрошать, кто прикончил Джеми Хаггиса? А я вам скажу, что не дал бы и полпенни, дабы узнать, кто его зарезал. Да и знал бы – не сказал! Вне всяких сомнений, дело швах, когда друзья и благодетели бедного человечества живут в безвестности, никто их не чтит. Подобно каменщикам, что выстроили большой собор, и великим поэтам, посвятившим баллады Оттерберну и сэру Патрику Спенсу, человек, отважившийся на это благое дело – убить Джеми Хаггиса, – в мире сем никогда не возымеет чести; возможно даже, его будут притеснять. Посему вам не выпытать моего мнения, если не считать, что я давно искал человека, столь благоразумного и преданного обществу.

Тут последовала одна из тех немых сцен, когда люди не знают, ответить ли смехом на явный и умышленный юмор; но, пока они собирались, юный Ангус, не сводя глаз со своего почтенного наставника, заговорил со всей студенческой пылкостью:

– Вы же не скажете, д-р Кэмпбелл, что убийство праведно потому, что те или иные дела или мнения убитого человека были неправедны?

– Скажу, если они достаточно неправедны, – ласково отвечал благодушный д-р Кэмпбелл.