|
Когда в передней зазвенел тоненький электрический звонок, Фривейский, вздрогнув, поднялся из за стола, суетливо причесал волосы, нетвердо подошел к двери и хрипло спросил: – Кто? – Я, – ответил Исаев. Фривейский несколько мгновений медлил, а потом открыл дверь и замер на пороге. Исаев сразу понял, что секретарь правительства пьян. Он отодвинул его плечом, закрыл за собой дверь и прошел в комнаты – без приглашения. – Алекс, – начал сыпать Исаев пьяной скороговоркой, – зря вы на меня сердитесь. Я могу обидеться. И стану болтуном и сплетником, начну болтать, что помощник Меркулова – уголовный преступник и растратчик, из под суда удрал. Нет? – Макс! – выбросил руку, словно защищаясь, Фривейский. – Что? – Макс… – Э, ерунда, вы реагируете на сплетни, будто я говорю правду. У вас нет соды? Мучает изжога, сил нет. Почему вы не подходили к телефону? Мы прекрасно проводим время. Вчера в «Цыпочке» давали потроха под белым вином, господи, какая прелесть! Я к вам на минуту, Алекс, я вам подвез денег – вернете их мне на людях, сейчас поедем к цыганам. Машенька волшебница поет – холодом морозит, глаза жуки, чудо девка… Как раз тысячу долларов я привез, чтобы слухи не ползли. Максим Максимович достал из заднего кармана брюк пачку зелененьких бумажек – завитой Вашингтон смотрит сухо и непреклонно, на губах презрительная усмешка. – Ах, доллары, доллары, хорошая валюта, где угодно ходит, не то что наша российская дребедень. Вот, пожалуйста, здесь тысяча, а могу одолжить столько же, я в выигрыше. Одна просьба, – болтал Исаев, подталкивая деньги растерянному Фривейскому, – я тут слыхал, что доблестные жандармы собираются выпустить целехонькими с нашей земли тех подпольщиков большевиков, которые попали нам в руки после блистательной операции Гиацинтова, когда он взял Васильева и многих других. Так вот, я достаточно воевал с красными, и, если мою кровь решат разменивать на либеральные жесты, я стану принимать свои меры. Мне, как патриоту и газетчику, необходим открытый, беспощадный суд над арестованными большевиками. Пусть они предстанут перед судом, пусть будет процесс. Если этого не произойдет, если ваш шеф решит играть в либерального дедушку, я буду жаловаться в Берлин, моим друзьям из Высшего монархического совета. – Чего вы, собственно, хотите? – тихо спросил Фривейский. – Я как то понять ничего не могу. – Хитрите, Алекс, хитрите. – Давайте отнесем этот разговор на завтра. – Нет, зачем же? Мы сегодня должны все обрешить, Алекс. Я не шантажист какой, у меня душа нараспашку, вы меня знаете. Будь я продажным гадом, стал бы вас прижимать: мол, устрой мне хороший заказ, не то затребую из Верхнеудинска твое дело… – Перестаньте! Мне гадостно слушать эти сплетни, распускаемые негодяями… – А мне как противно их слышать! Но ведь то, что противно нам с вами, – интересно быдлу. Особенно если документы подложить. Да что это я, собственно, несу ахинею, пьян, пьян, стыд. – Никак не пойму, что вам от меня надо, Макс? – А ничего. Дружбы. Только лишь. – Вы дьявол. – Если бы… А в Монархическом совете о вас очень хорошего мнения, и мне позволено вам об этом сказать. Ну, поехали, Алекс, поехали. Н о т а Министерства иностранных дел Дальневосточной Республики председателю японской делегации на Дайренской конференции Мацусима Милостивый государь, Правительством Дальневосточной Республики получено сообщение, что в 20 х числах сего месяца в г. |
