- Ну вот смотри, сапожная твоя душа, - обернулся князь к мастеру, - первые десять пожеланий,и все - про цену, качество и ни одного - про то, кто должен быть хозяином мастерской. А знаешь что это значит?

Зал притих. Делать общие выводы из частных примеров получается не у каждого.

- Это значит, что Главным человеком в твоей мастерской должен быть покупатель. Он - единственный и самый заинтересованный в том, чтобы сапоги были качественные и недорогие, а также в том, чтобы предприятие, которое делает хорошую и нужную ему продукцию, работало как можно дольше и успешнее. А ты, милок, в этом не можешь быть заинтересован. Твой интерес, чтобы работой не перегружали, да платили исправно… И это нормально! Но при чем тут права хозяина? Вот в Америке есть предприятия, где акции распределены между работниками - что-то не демонстрируют эти предприятия ничего выдающегося…

Говоря про Америку князь лукавил. У него на руках были результаты  всего ХХ столетия в ходе которых так называемые “народные предприятия”, то есть те, собственность на которые принадлежала персоналу,  за редким исключением, проваливались и банкротились. Впрочем, сценарист ознакомил князей не только с экономическим результатами многочисленных эспериментов. Большевики, придя к власти в 1917м,  моментально забыли революционные лозунги  “землю-крестьянам”, “заводы-рабочим” и никогда про них больше не вспоминали.

Собравшиеся рабочие были озадачены. Стандартная революционная риторика была проста и понятна - “Бей буржуев!”, “Грабь награбленное!” “Долой самодержавие!” а потом оно как-то само наладится… А князь предлагал высшую математику, от которой пухла голова.  Но против сапог то не попрёшь! Покупателям сапог, действительно наплевать, кому принадлежит цех, где их тачали. Главное, чтобы справные были да недорогие…

- Ваше высокопревосходительство! Вопрос имею! - раздался фальцет с галёрки, - вопрос у меня!...Да пропусти, лихоимец, когда ещё удастся с генералом об жизни поговорить… Через минуту рядом со сценой появился обладатель этого скрипучего голоса, а также озорных прищуренных глаз над орлиным носом и гренадёрскими усами,  примерно одинакового роста и возраста с князем, одетого в шинель, помнившую ещё русско-турецкую войну и головной убор, в котором с трудом угадывался картуз, который обычно носят мастеровые…

 - Вопрос имею, ваше высокопревосходительство, - протолкавшись к трибуне, продолжил оратор, - а что делать тем, кого нужда заела так, что для него сапоги - одна мечтательность и недоступность? - и, задрав ногу, продемонстрировал опорки, которые обувью мог  назвать только большой оптимист.

- Князь внимательно посмотрел в прищуренные глаза незнакомца и тут его словно ударило молнией, стальным обручем сдавило грудь и он неожиданно с безысходной  тоской ощутил, будто стоит не на трибуне, а на бруствере свежевырытой могилы и именно вот эти насмешливые глаза смотрят на него через прицел винтовки, а в голове чётко, красными буквами на чёрном фоне пропечатываются слова, написанные историком Стрельцовой в ХХI веке о его последних минутах 24 января 1919 года:

“... Великий князь Николай Михайлович последний раз погладил котенка, которого доверил одному солдату,  стянул сапоги и бросил их солдатам: «Носите, ребята. Все-таки царские. Он был сражен одним залпом. Затем тело были сброшены в зияющий ров…».

В ушах князя грохнул ружейный залп, глаза заволокло багровой пеленой, лёгкие изо всех пытались и никак не могли вобрать в себя спасительный кислород, а висок билась, как птица в клетке, одна единственная мысль: “Неужели это всё? Неужели ничего нельзя изменить?”...

- Ваше высокопревосходительство… Ваше высокопревосходительство! - донеслось как будто из глубокого колодца, - что с вами?  А ну разойдись, братцы, не видите, сопрел генерал…Надышали, накурили тут.