Шликкен закурил сигарету.

— Видите ли, Шуба, я не делаю тайну даже из того, что, пока вы находились в госпитале, я основательным образом изучал вас. Я знаю, что после выздоровления вы изъявили добровольное желание вернуться на фронт.

— Совершенно справедливо, господин майор.

— Итак, я вас не принуждаю — ведь вы просили дать вам возможность доказать свою преданность и патриотические чувства. Я даю вам эту возможность. Мы берем вас на службу в гестапо внештатным сотрудником. Вы согласны на это, Шуба?

— Согласен, господин майор. Какова будет моя задача?

— Сначала нужно исполнить некоторые формальности. Я дам вам перо, чернила, лист бумаги. А вы напишите прошение о приеме. Адресуйте его командованию гестапо.

— И каково должно быть его содержание?

— А это вы сами должны знать. Напишите, почему вы хотите бороться против коммунистов и их приспешников.

— Понял, господин майор. Сейчас написать?

— Разумеется.

Так Кальман под именем Пала Шубы стал агентом гестапо. У него взяли отпечатки пальцев, сфотографировали его и дали ему подписать вербовочное заявление. Когда с административными формальностями было покончено, Шликкен сообщил ему, что пока он будет жить в своей комнате — там все оставлено так, как было раньше, даже свою одежду он найдет в шкафу.

Придя в свою комнату, Кальман сел на край кровати и задумался. Он внимательно оглядел мебель. Немцы, наверно, тщательно обыскали всю комнату, и все же он был убежден, что его револьвер они не нашли, потому что в противном случае его, конечно, стали бы допрашивать, допытываясь, где он его взял и зачем ему нужно оружие. Только он хотел встать и посмотреть, на месте ли револьвер, как дверь неслышно отворилась и в комнату вошла Илонка. Кальман от неожиданности опешил; он так и остался сидеть на кровати, удивленно глядя на улыбавшуюся немного грустной, но в то же время счастливой улыбкой девушку.

— Как ты попала сюда? — спросил он и посадил ее рядом с собой.

Илонка подняла на него свои кроткие карие глаза.

— Пришлось. Я должна была согласиться остаться здесь и убирать, иначе меня интернировали бы. Господин майор сказал, что, если я не соглашусь, он отправит меня в лагерь. Что было мне делать? Они сильно избили меня, Пали, и я очень боялась.

— Они заставили тебя что-нибудь подписать?

— Какую-то бумагу, но я даже не знаю, что в ней было. Не надо было подписывать?

Кальман погладил руку Илонки.

— Все равно. Беды в этом нет, Илонка.

15

Кальман сидел на соломе, прислонившись спиной к сырой стене. Его товарищ по заключению, представившийся ему под фамилией Фекете, равнодушно вышагивал по камере. Это был высокий мужчина лет тридцати, грузный, с рыжими волосами, падавшими на лоб; он слегка прихрамывал на левую ногу. Его длинный нос почти касался верхней губы, обезображенной шрамом, отчего зубы были видны, даже когда рот был закрыт.

— Вас зовут Пал Шуба? — переспросил он и остановился под лампой.

— Да, вы не ослышались, — ответил Кальман и наклонился вперед, так как у него мерзла спина. — Холодно здесь. А вы не мерзнете?

— Я потому и прохаживаюсь, что мерзну, — сказал Фекете и откинул со лба волосы. — Но двигаться здесь надо с умом: воздух тут убийственный. Чувствуете? Тяжелый, так и давит тебе на грудь.

— Тогда не двигайтесь. Садитесь. Ваше счастье, что у вас не отобрали пальто.

Фекете сел, пододвинулся поближе к молодому человеку. Горько улыбнулся.