Она смотрела на него, будучи не в состоянии вздохнуть.

— И что еще, Эндрю? Ведь законы Виргинии не разрешают развод только на основании оставления семьи.

— Так гласит законопроект.

«Как неумело он лжет», — подумала она. А вслух сказала:

— Выложи мне остальное. Я должна знать.

— …Прелюбодеяние.

У нее было такое чувство, словно ее ударили по лицу. Во рту появился вкус крови: непроизвольно она прикусила губу. Ее голос был так слаб, что ей казалось, будто слова застревают в ее горле:

— Прелюбодеяние! Но с кем?..

Он обнял ее своими длинными руками и крепко держал, словно боясь, что она упадет.

— Со мной.

— …С тобой… но когда?..

— Когда мы… «бежали»… так сказано в законопроекте. Из дома Робардсов.

— Бежали? Но тебя послала семья. Льюис знал это. Когда он приехал к моей сестре Джейн и пытался убедить меня вернуться к ним домой, он говорил, что в твоем приезде за мной нет ничего плохого. Он никогда бы не поехал звать меня, если бы хотя бы на миг подумал…

Она расплакалась, слезы были горячими, а Эндрю гладил ее волосы, целовал в висок, старался успокоить ее. Через некоторое время она взглянула на него, ее глаза все еще были полны слез, по щекам пролегли мокрые дорожки.

— Я ожидала, что он убьет меня. Случившееся хуже.

— Только в том смысле, что допущена еще одна несправедливость. Но посмотрим с нашей точки зрения: он мог держать нас вдали друг от друга многие годы; мы могли бы оказаться не в состоянии сочетаться браком или познать взаимную любовь. Разве, дорогая, ты не видишь, что это конец нашим мучениям? Горький конец, согласен с тобой, но он означает, что мы можем жить вместе. Мы можем иметь свой дом, детей и никогда больше не расставаться.

У нее так сжалось сердце, что, казалось, оно вот-вот разорвется.

— Как мог Джек Джуитт поступить так со мной? Он был моим другом. Он боролся за меня, когда Льюис устроил скандал по поводу Пейтона Шорта. Он верил мне все прошлые годы, полагался на меня, но теперь он убежден…

— Я не думаю, что Джек потерял веру в тебя. Возможно, он внес законопроект, зная, что это единственный путь к тому, чтобы ты освободилась. Это могло быть актом доброты…

— Заклеймить меня как совершившую прелюбодеяние!

Он опустил глаза, будучи не в силах выдержать ее жгучее возмущение.

— Понимали ли они, в чем меня обвиняли? Означает ли обвинение в прелюбодеянии то же самое для мужчины, что и для женщины? Не может означать, иначе бы они не сидели так спокойно в своих креслах и не голосовали бы… не дав мне даже шанса появиться перед ними и защитить себя, проголосовали за обвинение меня в самом вульгарном грехе! Каким большинством они решили, что я лгунья, обманщица, мошенница?..

Он положил свои пальцы осторожно на ее губы.

— В том, в чем они обвинили тебя, они обвинили и меня. Мы оба замешаны… как и во всем том, что с нами случится.

Ее гнев утих, она сидела в кресле обмякнув, с поникшей головой, не в силах взглянуть на него, перед ней был лишь натертый воском, полированный мраморный пол. Через мгновение она прошептала:

— Половина этих мужчин знала меня с детства. Отец заседал с ними в палате Бургесс; они приходили как гости в наш дом, видели, как я расту. Они знали, что Донельсоны никогда… не падут низко… И Джон Овертон, что он думает об этом?

— Когда я услышал, что законодательное собрание даровало Робардсу такой развод, я хотел пойти и застрелить его. Я должен был сделать это, но Джон остановил меня. Он сказал: «Посмотрим на дело спокойно, как должны смотреть юристы.