Вышли на улицу, минут пять постояли на солнышке, наслаждаясь долгожданным теплом. И не сговариваясь, в ногу двинулись к машине Ростислава. Раз взял портфель, значит, поведет сам. Это по умолчанию.

— Так о чем ты хотел сказать, Игореша? — нарушил молчание Ростислав, когда до назначенного места оставалось километра три, не больше.

— Есть одна зацепка. Скорее даже не зацепка, а так, намек.

— Давай.

— Есть информация, что у нашего Зайцева может быть внебрачный ребенок. Дочь.

— Может быть не значит, что есть, — фыркнул Ростислав и остановился у заправочной станции. В кафе на заправке Игорь должен был его дожидаться.

— Согласен. Но все же вероятность существует, поэтому можешь блефовать. И следи за реакцией.

— А если он непробиваемый в плане чувств?

— Заодно и узнаешь. — Игорь выбрался на улицу, мечтательно сощурился на солнце. — Красота.

— Не разомлей тут, Игореша, — с легкой завистью кинул Ростислав. Вести переговоры без Игоря он очень не любил. — Помни, что я там, на передовой. Совершенно один.

— Помню. Всегда о тебе помню. — Друг скрестил пальцы. — Удачи, брат!

Глава 3

— Что же ты за человек такой, а? Инка, что же ты за человек, спрашиваю? В кого уродилась?

Забрасывая ее вопросами, отец так сильно вытаращил глаза, что в какой-то момент ей даже показалось, что они у него сейчас лопнут. Взорвутся, как крохотные воздушные шарики, брызнут на нее голубой слизью. А дальше он пойдет со своим ремнем уже вслепую. Станет спотыкаться о мебель, орать. И ни за что не найдет ее в этом двухэтажном доме, как ни будет стараться.

Но глаза остались на месте. Без особого труда он поймал ее за руку. Швырнул на диван и принялся наносить удары — один за другим, один за другим. И все приговаривал:

— Я выбью из тебя эту дурь! Выбью, сука ты ненормальная! Что удумала: животных мучить! Идиотка! Да еще на телефон снимать, дура! Да еще в интернет выкладывать! Знаешь, скольких сил и средств мне стоило замять скандал? Знаешь, сука?

Инна не знала, но по силе отцовского гнева догадывалась, что немало. Он неделю не выпускал ее из дома и все время с кем-то созванивался. Говорил противным заискивающим голосом — унижался. А унижаться отец не любил. Он любил унижать. Это у него получалось азартно, легко, виртуозно.

За это Инна его ненавидела.

Еще ненавидела за то, что он заделал матери четверых детей. Превратил ее в домохозяйку, наплевал на ее блестящие карьерные перспективы. Перестал видеть в ней подающего надежды юриста и просто красивую женщину. Превратил в бабу, которая к сорока годам расползлась до того, что не влезала в кожаное кресло в гостиной.

Что еще?

Еще Инна ненавидела его за старших братьев, которых он воспитал себе под стать. И еще за младшую сестру ненавидела, которую отец любил больше, чем ее.

Что еще?

Очень хотелось, чтобы однажды он все-таки не вернулся из рейса. Сгинул к чертям собачьим где-нибудь на просторах необъятной родины. Они все обрели бы наконец свободу. И еще деньги, а их у этого скряги водилось немало. А после того, как они поделили бы наследство, Инна наконец убралась бы из этого дома, который тоже ненавидела.

— Вот что ты за человек, дочь? — Он выдохся наконец, отшвырнул ремень и отошел от дивана. — Я ее луплю, а она не пикнет. И с детства ты такая упертая. Тебе же больно. Больно? Больно, я спрашиваю?

Инна пискнула, когда его толстые пальцы схватили ее за ухо и приподняли с дивана.

— Больно? — Толстые губы отца сложились в довольную ухмылку.