В самом же звере, возбуждавшем всеобщее любопытство, вообще-то не было ничего примечательного. Он выглядел точь-в-точь как и подобает выглядеть степному волку, lupus campetris. Большую часть времени он неподвижно лежал в углу, как можно дальше от зрителей, облизывая передние лапы, и глядел прямо перед собой, словно видел не железные прутья клетки, а всю необозримую степь. Время от времени поднимался и ходил по клетке туда-сюда, и тогда пианино покачивалось — пол-то был неровным, да и король поэтов с сомнением покачивал головой. На посетителей волк внимания почти не обращал, и большинство из них были его поведением обескуражены. Хотя и в этом отношении полного единодушия не было. Многие говорили: ничего особенного, зверь как зверь, и что такого примечательного можно найти в обыкновенном тупом хищнике? Волк — и точка. И вообще зоологии такое понятие, как «степной волк», неизвестно. Другие же возражали: у зверя-де красивые глаза и вся его стать исполнена удивительной одухотворенности, от сочувствия к нему просто сердце сжимается. Эти несколько умников прекрасно понимали, что такие слова о степном волке с полным правом можно было бы отнести и ко всем остальным обитателям зверинца.

После обеда к тому огороженному месту зверинца, где стояла клетка с волком, подошло трое — двое детей и их воспитательница. Они задержались дольше других. Красивой и молчаливой девочке было лет восемь, а рослому мальчику двенадцать. Дети понравились степному волку, кожа их пахла юностью и здоровьем. Он то и дело поглядывал на стройные ножки девочки. Ну а гувернантка? Нет, та была совсем другой. На нее он почти не обращал внимания.

Чтобы оказаться поближе к красивой девчушке и вдыхать ее запахи, волк Гарри лег вплотную к прутьям широкой стороны клетки. Радуясь присутствию обоих детей, он лениво прислушивался к тому, что эти трое о нем говорили. Гарри их заинтересовал, и переговаривались они очень живо. Мальчик, паренек крепкий и боевой, был совершенно согласен с теми суждениями, которые слышал дома от отца. Этому волчище, говорил он, в клетке зверинца самое место. А вот выпустить его на волю было бы непростительной глупостью. Можно, конечно, попытаться его приручить, заставить, к примеру, бегать в упряжке, как полярные лайки, только вряд ли это удастся. Нет, сам он, Густав, пристрелил бы этого волка, где бы его ни встретил.

Слушая это, волк с удовольствием облизывался. Мальчик ему нравился.

«Будем надеяться, — подумал он, — что, если нам суждено встретиться, у тебя под рукой окажется охотничье ружье. И хорошо будет, если мы встретимся где-нибудь в степи, а не то чтобы я набросился на тебя из твоего собственного зеркала». Да, мальчик был ему симпатичен. Вырастет и станет мужчиной хоть куда: толковым и энергичным инженером, заводчиком или офицером, и Гарри ничего не имел против того, чтобы в будущем помериться с ним силами или — если потребуется — чтобы тот его подстрелил. Определить отношение к себе девочки было для степного волка делом более трудным. Сначала она присмотрелась к нему, причем с куда большим любопытством и вниманием, чем остальные, которые полагали, будто им о нем все доподлинно известно. Маленькая девочка заметила, что ей понравился язык Гарри и его челюсть. И глаза его тоже. Зато нерасчесанная шерсть вызвала в ней неприязнь, а резкий запах, исходивший от дикого зверя, встревожил ее и удивил: в этом было что-то отвратительное, отталкивающее и вместе с тем нечто сладострастное, тревожащее. Нет, в общем и целом он ей понравился, и от нее вовсе не ускользнуло, что сама она Гарри очень заинтересовала, что он смотрит на нее с восхищением и страстным желанием; от его поклонения она явно испытывала удовольствие. Время от времени она обращалась к своей гувернантке с вопросами:

— Извините, фрейлейн, зачем волку в клетке пианино? Наверное, ему хотелось бы, чтобы принесли побольше еды.