Именно тогда он понял, что жив и на какое-то время просто заблудился между снами. А потом грязная, тощая девушка с взъерошенными рыжими волосами подошла к его ложу, прогнав прочь собаку… или это был волк?.. и набросила влажную ткань на лицо Каджи, чтобы он снова дышал ровно, чисто. От ткани исходил пряный запах, наполнивший болью легкие… А потом приступ кашля прошел…
Сны были очень странными. Все они отличались друг от друга. Почему-то он не мог собрать их вместе, чтобы они обрели смысл. Это напоминало пазлы — детские головоломки, составленные из многочисленных кусочков разноцветной бумаги, из которых нужно сложить цельную картину. Но Каджи не мог сложить кусочки вместе. Они оставались яркими бессмысленными обрывками.
Был и другой сон, полный боли. Каджи не мог дышать. Ему казалось, что целый холм навалился ему на грудь — невероятно тяжелый вес. Близкий, обжигающий источник тепла заставлял его бороться с подступающей тьмой. И еще была девушка. «Та самая девушка, что и раньше, — подумал Каджи. — Хотя она стала много тоньше, под глазами у нее появились большие мешки. И этот тонкий, сжатый, бесцветный рот». В руках она держала какую-то ярко светящуюся штуку, покачивая ее, словно жаровню с мерцающими углями. А из-за ее плеча выглядывал тощий желтолицый человек — кожа и кости. Страх был написан на его лице. Он говорил о том, что не надо было им что-то делать… и девушка, угрюмая, напряженная, повторяла, что это нужно и должно быть сделано, иначе он утонет в собственной крови… Еще девушка бормотала странные фразы — заклятие какое-то или молитву.
Старик еще раз попытался остановить ее, схватил за запястья, но девушка повернулась, наградив старика яростным взглядом, который заставил его быстро отпрянуть.
— Я виновата, — безапелляционно объявила девушка. — Если он умирает, я убью его. Я оказалась глупа и упряма, ошиблась, а он был прав… Если бы мы оставили лагерь, не задерживались, пока черные грабители, эти цыганские собаки предательски не ударили его в спину кинжалом…
Потом она снова склонилась над Каджи и начала что-то делать. Юноша почувствовал страшную боль. Ему показалось, что ярко вспыхнул свет, затем он ослеп, потрясенный… Вновь весь мир заполнила тьма, и Каджи погрузился в глубокий сон.
Больше он не видел никаких снов.
Он чувствовал себя как утопленник. Сон засосал его, словно черное, мертвое море, из которого он то и дело выныривал в тусклый дневной свет, делал глоток воздуха или два, перед тем как снова утонуть в черных водах.
Но однажды он медленно выплыл из черного моря сна. Девушка и старик о чем-то спорили.
— Один скромный, ничего незначащий человек думает, что одна молодая девушка не спала уже два дня. Она не может и дальше продолжать бодрствовать. А ведь старый Акфуб не хочет иметь на руках двух беспомощных…
— Со мной все в порядке. У него кризис. Если он переживет это ночь, то появится надежда… Но это требует огромного напряжения… Я должна вести его, потому что плоть может выздороветь, кости — срастись, но легкое…
Каджи словно сквозь туман видел девушку, преклонившую перед ним колени. Ее лицо было бледным, мертвенным, взгляд направлен к небу. Маленький зеленый дымок спиралью поднимался из курительницы, поставленной у нее между коленями. Девушка вдыхала дым. Юноше показалось, что душа девушки покинула свой дом из плоти и крови и оставила пустой оболочку.
За плечом девушки Каджи разглядел длинное, тощее лицо старика. Раскосые черные глаза задумчиво прищурились, а рот неприятно скривился.
— Заромеш… — пробормотал мужчина низким, бормочущим голосом. — Заромеш… Должно быть… Но почему девушка обманывала нас?
Происходящее ничуть не взволновало Каджи, и он позволил себе расслабиться и вновь утонуть в черном море сна, чьи удушающие волны плотоядно вздымались над ним, обволакивая тишиной и даря облегчение… А после этого уж и вовсе никаких снов не было. |