Сначала юноша считал, что спас его Акфуб, потому что колдун обладал обширными знаниями об искусстве лечения, но, как выяснилось потом, жизнью он был обязан Тьюре. Девушка окружила его бесконечной заботой. Каджи сильно удивлялся тому, что с детства изнеженная принцесса крови умеет выхаживать раненых, и он узнал, что Заромеш — колдовство, популярное среди Белых Ведьм. Это заклятие использовали для лечения, в нем не было ничего злого. Девушка знала его еще с детства. Сначала, когда Каджи задал вопрос о Заромеше, Акфуб попытался избежать ответа. Позже Каджи упомянул Белых Ведьм, и старик побледнел, словно лист пергамента, и резко изменил тему разговора.

Юноша все-таки вытянул из него объяснение значения таинственного слова «Заромеш», после чего старик окончательно отказался говорить на эту тему. Каджи пришлось отложить все дальнейшие расспросы на потом, прибавив эту загадку к тем тайнам, которые ему еще предстоит раскрыть.

Каджи болел еще два месяца. Его улыбка стала более мрачной. Теперь, скорее всего, ему никогда не найти Шамада. В мире были десятки тысяч мест, где мог прятаться самозванец. Так что если даже миссия Каджи и не стала невыполнимой, теперь ее исполнение отодвинулось в невообразимое будущее…

Зима подходила к концу, и когда Каджи позволили выбраться из пещеры, он увидел первые признаки приближающейся весны. Скрюченные старые деревья и сухие черные кусты росли у входа в укромную, маленькую пещеру… На их ветвях вили гнезда маленькие ярко-зеленые птички. Во все стороны простирались невысокие, округлые, древние холмы, покрытые медленно тающим, грязным снегом. Там, где сошел снег, из голой, грубой земли пробивались первые робкие травинки. Серое, низкое небо сменила чистая синева, порывистый ветер нес запах свежей травы и нагретой почвы.

Чуть дальше к востоку располагался город, и путники собирались поехать туда, когда Каджи окрепнет настолько, что сможет держаться в седле. Перезимовали они в пещере. Акфуб и Тьюра ходили на охоту, а серый волк Базан, продемонстрировал, что он — лучший охотник. Тем не менее зима прошла.

Теперь Каджи каждый день упражнялся. Он восстал из тьмы долгого сна бледным, слабым как ребенок, но недели упражнений на свежем воздухе вернули ему мышечный объем, укрепили ослабшую мускулатуру, и тело его вновь приобрело бронзовый оттенок.

К тому же юноша и девушка все внимательнее относились друг к другу. Их взгляды часто встречались. Они много времени проводили вместе, хотя никогда не говорили о чувствах, зарождающиеся между ними. Каджи не имел опыта общения с девушками. Тьюру можно было считать первой женщиной, с которой он мог говорить на любые темы, после смерти матери, случившейся давным-давно. За это время Тьюра значительно повеселела и смеялась вместе с Каджи. Лицо ее больше не было изможденным и печальным, появился румянец, скулы округлились. Хотя порой она казалась печальной, унылой, одинокой и даже грубой. Казалось, Тьюра ожидала каких-то действий Каджи — слова, взгляда, прикосновения, которое могло бы выказать его чувство. Но юноша ничего подобного не делал, и временами девушка казалась обиженной отсутствием внимания со стороны юноши.

Сначала Каджи не понимал, что происходит. Перемены настроений Тьюры сбивали его с толку, он злился, что девушка часто бывала с ним молчалива. Он хотел, чтобы она всегда смеялась, всегда была веселой и счастливой. Когда же ему стало ясно, что она ожидает, чтобы инициатива исходила от него, он почувствовал себя еще счастливее. Не то чтобы Тьюра не подталкивала его к этому. Но юноша дал клятву совершить священную миссию и принес обет целомудрия. Равнодушие Каджи и, возможно, сверхстрогость к себе означали, что данный обет запрещал любые жесты или разговоры о любви. Ему казалось, что нет большой разницы между актом любви и нежным жестом или словами.

Он удивлялся, как Тьюра не поймет этого, потому что был уверен: девушка знает, что он обязан восстановить святую честь своего народа и до тех пор не может распоряжаться собой.