Гуляет.

Гудит.

Гудят провода, намотанные на керамические пробки изоляции. Комары ли, мошка?

Миновав поворот на грузовой разъезд-тупик Анда-Кирпичная, поезд уходит на северо-запад, к Летнему берегу Онежской губы, на Мурманск и Ворзогоры.

Историю так называемого Ворзогорского восстания 1918 года хранит лишь Лазаревский погост в Онеге, где среди немногих сохранившихся надгробий на себя обращает внимание проржавевшая сварная пирамида с погнутой пятиконечной звездой наверху, покосившаяся, опутанная колючим проволочным кустарником.

Летом 18-го года из-за опасения высадки союзного десанта в Ворзогорах был выставлен пост охраны и наблюдения за береговой линией.

Прибывших из Онеги красноармейцев встретили недружелюбно, никто не хотел пускать их на ночлег. Для наблюдательного же пункта красноармейцы выбрали колокольню ворзогорского Введенского храма, но народ воспротивился этому. Чтобы избежать конфликта и кровопролития, настоятель храма Афанасий Сибирцев отправился в Онегу для выяснения обстоятельств этого дела, но был там арестован. Это известие, что и понятно, было встречено в Ворзогорах с гневом, и местные жители разоружили пост красноармейцев. В стихийно возникшей перестрелке, ставшей, надо полагать, результатом неразберихи и внезапно наступивших сумерек, один красноармеец был убит, а другой ранен в ногу. Вскоре прибывшая из Онеги подмога успокоила ворзогорских бунтовщиков при помощи пулеметов, а раненого бойца немедленно доставили в Онегу, где ему была ампутирована нога.

На следующий день нога, пролежавшая всю ночь в леднике больничного морга, была завернута в красное знамя и с почестями предана земле недалеко от алтарной части Лазаревской церкви. Тогда на траурный митинг собрались немногочисленные красноармейцы, рекрутированные по большей части из фабричных рабочих Шенкурска и Архангельска, а также любопытствующие жители окрестных бараков, числом не более десяти, в массе своей нетрезвые и недовольные новой властью.

Через несколько дней на могиле ноги была поставлена сварная пирамида с пятиконечной звездой наверху.

С Дерягиным мы познакомились во время хождения на Кондостров, что располагался в горловине Онежской губы при выходе в Белое море. Раньше на острове был Никольский скит, приписанный к Соловецкому монастырю, но в 20-х годах скит закрыли и передали его в распоряжение расстрельной команды Соловецкого лагеря особого назначения.

Теперь тут пусто.

Место мрачное, и рыбаки, выходящие за сельдью в Восточно-Соловецкую салму на сейнерах или «моторах», предпочитают здесь не швартоваться, разве что попав в шторм. Иногда сюда заходит пароход «Шебалин», следующий курсом Лямца – Онега.

В хорошую погоду Кондостров видно с материка, с мыса Глубокого.

В Онеге Дерягин работал на гидролизном и жил при нем же в общежитии – двухэтажном здании красного кирпича с замшелой шиферной крышей, деревянным рассохшимся и оттого скрипучим крыльцом, а длинные коридоры здесь были до половины выкрашены коричневой краской.

Под потолком круглые сутки горели лампы без абажура.

Батареи парового отопления урчали кипятком.

Уборные дышали хлоркой.

После того как все шесть соседей Дерягина по комнате друг за другом сели – воровали заводской спирт, – его выселили, и он был вынужден снимать угол в поселке Шалга, что рядом с гидролизным.

Строительство завода для производства спирта из древесной щепы и кормовых дрожжей было начато в Онеге еще в 1939 году, но с войной приостановлено и возобновлено лишь осенью 1945 года, а в сентябре 1954 года завод выдал первый спирт.

В Шалге Дерягин жил недалеко от железнодорожного разъезда на Покровское, где в 30-х годах заключенные разрабатывали каменоломни.

Как известно, каменоломни были и на Кий-острове. В те же 30-е в поселке Шалга, расположенном на живописной круче, с которой в ясную погоду был хорошо виден Кийостров и даже Ворзогоры, устроили традиционный для того времени парк культуры и отдыха для рабочих гидролизного завода и лесопильно-деревообрабатывающего комбината № 31–32.