И вот бежим мы, бежим, как тати,

         во тьме кромешной, куда – не знаем,

         тихонько ропщем, перечисляем

         недостающих отсталых братии.

VI

         О, мой царь!

         Ты запутан и жалок.

         Ты, как встарь,

         притаился средь белых фиалок.

         На закате блеск вечной свечи,

         красный отсвет страданий —

         золотистой парчи

         пламезарные ткани.

         Ты взываешь, грустя,

         как болотная птица…

         О, дитя,

         вся в лохмотьях твоя багряница.

         Затуманены сном

         наплывающей ночи

         на лице снеговом

         голубые безумные очи.

         О, мой царь,

         о, бесцарственно-жалкий,

         ты, как встарь,

         на лугу собираешь фиалки.

Июнь 1903

Серебряный Колодезь

Во храме

         Толпа, войдя во храм, задумчивей и строже…

         Лампад пунцовых блеск и тихий возглас:

         «Боже…»

         И снова я молюсь, сомненьями томим.

         Угодники со стен грозят перстом сухим,

         лицо суровое чернеет из киота

         да потемневшая с веками позолота.

         Забил поток лучей расплавленных в окно…

         Всё просветилось вдруг, всё солнцем зажжено:

         и «Свете тихий» с клиросов воззвали,

         и лики золотом пунцовым заблистали.

         Восторгом солнечным зажженный иерей,

         повитый ладаном, выходит из дверей.

Июнь 1903

Серебряный Колодезь

Старец

         Исчезает долин

         беспокойная тень,

         и средь дымных вершин

         разгорается день.