О, если б наконец ты раннею зарею

Пришел на грудь ко мне приникнуть головою!

Я, сон лелея твой, боялась бы дохнуть,

Чтоб не будить тебя, дышала бы чуть-чуть,

И, складки тонкого раскинув покрывала,

Я б от ланит твоих горячих отгоняла

И дерзких комаров и беспокойных пчел».

. . . . . . . . . . . . . . .

И Нимфа, отрока сыскав, стоит, вздыхает,

Трепещет и его с собою увлекает.

Садится на траву. Ей уступает он,

И горд, и втайне рад, и явно пристыжен.

Уж прикоснулася неверными перстами

Она к нему. Одна рука ее кудрями

Играет отрока, другая же рука

Ласкает шелк ланит младенческих слегка.

«Дитя, – зовет она, – приди на зов мой страстный,

Прекрасен, юн, ко мне, и юной, и прекрасной,

Ко мне, прелестный друг, ты на колени сядь.

Скажи, как много лет успел ты сосчитать?

Бывал ли первым ты борцом между друзьями?

Им нынче, говорят, скользящими руками,

Счастливцам, жать пришлось тебя к груди своей.

И на тебе сиял струящийся елей.

Ты потупляешь взор? О, как должна гордиться

Та, у которой мог, красавец, ты родиться!

Богинею рожден ты, верно. Что с тобой?

Ты весь дрожишь. Дитя, коснись вот здесь рукой:

Грудь у меня пышней, чем у тебя, скруглилась.

Но это – знаешь ли? – быть может, опустилась

Одежда женская перед тобой хоть раз? –

Но это не одно различие у нас.

Ты улыбаешься, краснея? Как сияет

Огонь твоих очей! Как твой румянец тает!

Не Гиацинт ли ты, любимый сын небес?

Иль тот, за кем орла ниспосылал Зевес?

Иль тот, кто, зарожден богинь пленять собою,

Из лона Мирры шел, одетого корою?

Дитя, кто б ни был ты, хочу тебя обнять!

Дитя, люби меня! Как часто отвергать

Умела юношей я пыл неукротимый;

Но ты, ты будь моим, хочу я быть любимой!

. . . . . . . . . . . . . . .

И возвестит векам мой камень гробовой,

Что Гименеем был развязан пояс мой».

(Конец 1857 или начало 1858)

«Супруг надменный коз, лоснящийся от жиру…»

Супруг надменный коз, лоснящийся от жиру,

Встал на дыбы и, лоб склоня, грозит сатиру.

Сатир, поняв его недружелюбный вид,

Сильнее уперся разрезами копыт, –

И вот навстречу лбу несется лоб наклонный,

Удар – и грянул лес, и дрогнул воздух сонный.

(Конец 1857 или начало 1858)

Из Беранже

Последняя песня

О Франция, мой час настал, я умираю,

Возлюбленная мать, прощай! Покину свет, –

Но имя я твое последним повторяю.

Любил ли кто тебя сильней меня? О нет!

Я пел тебя, еще читать не наученный,

И в час, как смерть удар готова нанести,

Еще поет тебя мой голос утомленный.