|
- Иду, иду! - отозвалась она на голос, позвавший ее с другого конца коридора. А в соседней кабинке женский голос говорил: - Давно тебя здесь не было! Было жарко; ровный жар этот пропитывал поры, тело, и мозг. Голова сразу начинала гудеть, уши горели, горло сжимала едва ощутимая тревога. Мсье Гир сидел неподвижно, держа портфель на коленях, глядя, как вода постепенно наполняет ванну, и вздрогнул, когда в дверь постучались. - Готово? В дверях мелькнуло лицо, очень темные волосы, голые плечи. - Ладно! Приду через пять минут. Только тогда он стал медленно раздеваться. На двух стенах были зеркала, и поэтому перед его глазами три-четыре раза повторялось его постепенно обнажавшееся тело, очень белое, гладкое и нежное по очертаниям, как женское. Но он опустил глаза, торопливо залез в ванну и, вздохнув, погрузился в воду. За дверью ходили, бегали, без конца трезвонили, с одного конца коридора на другой выкрикивали женские имена. Но все это тонуло в шуме воды и запахе мыла, одеколона, банной влажности. Парная духота поглощала все. Каждую минуту запотевали зеркала. Временами, неизвестно откуда, вырывалась струя пара, воздух сгущался, и все двигались будто в облаках. Это приводило на память большую стирку. Но сквозь весь этот шум и грохот упорно пробивались тихие, стыдливые, придушенные шепоты, вздохи, невнятные звуки поцелуев. Мсье Гир стоял во весь рост в ванне и намыливал тело, вдруг распахнулась дверь - и вошла женщина со словами: - Это ты? Здравствуй! И едва успев прикрыть дверь, она уже сбросила халатик и стояла перед ним обнаженная, и казалось, что нигде не может быть такой особой наготы, как здесь, в этой банной обстановке. Она была пышной, розовой и тоже мытой-перемытой, как все вокруг, пропитанной насквозь паром, мылом, духами. Все ее существо дышало здоровьем и силой. Она ткнула пальцем в кнопку душа, и вырвавшиеся на свободу струи смыли пену с тела мсье Гира и серой накипью сбежали в воду ванны. - Иди сюда! Она обхватила его приготовленным махровым халатом и принялась растирать. Груди ее подпрыгивали при каждом движении, касаясь его лопаток. - Ты что, дрался? Это она спросила о ранке на лице, а сама все растирала его, иногда касаясь махровой тканью своей мокрой груди. - Нет, брился, - смиренно ответил он. От жары, от ее крепких рук лицо его покрылось багровым румянцем и задрожали ноги. Женщина плашмя улеглась на диван, высоко подняв колени. - Иди сюда. Он чуть было не послушался, но ему не хватило решимости, и он присел на краешек дивана. - Нет, не это... - Как хочешь. Она выпрямилась, села рядом с ним, и пальцы ее пробежали по его жирной груди. Не глядя на него, она спросила: - Одеколон ты мне оставишь? Он вяло пробормотал “да”, приник головой к груди женщины и закрыл глаза. В уголках его губ пряталась тень улыбки и едва заметная страдальческая гримаса. - Вот так? Она чуть отодвинулась, потому что он слишком придавил ей грудь, но он потянулся за ней, как младенец. Наконец она встала, и он тоже с трудом распрямился, пряча глаза. - Одевайся поскорей. |
