Роза и Захарий решили не стоять у входа, приветствуя каждого гостя. Доверив персоналу встречать вновь пришедших, они переходили поодиночке от группы к группе.

— Что ты тут забыл? — негромко воскликнул Захарий в сторону одного шестидесятилетнего типа с изъеденным от выпивки носом.

— Не ожидал увидеть старика Дэдэ?

Захарий Бидерман поморщился. Дэдэ Антверпенский, одетый в твидовый охотничий костюм с клетчатой кепкой, был управляющим сразу нескольких бельгийских борделей. Он указал на Розу, которая чуть в стороне, смеясь, беседовала о чем-то с Лео Адольфом:

— Смотри-ка, а я и не знал, что наша мадам такая красотка! Поздравляю, по всему ты, выходит, парень не промах.

— Что ты тут забыл?

— Зашел выпить стаканчик, ведь ты только представь, скоро я буду приятель премьер-министра!

— Ты особо-то не хвастайся.

— Да ладно, ты же знаешь Дэдэ. В моем ремесле, если не умеешь помалкивать, прогоришь. Да нет, я зашел, потому что подумал… Теперь, когда ты залетел на самый верх, ты же поможешь мне решить проблемы с налогами.

— Ты серьезно?

— Ну хочешь, я объясню? С меня требуют четыре…

Захарий положил ему руку на плечо:

— Слушай, Дэдэ, давай-ка поговорим по-мужски, чтобы все было ясно раз и навсегда: знакомы мы или нет, помогать я тебе не стану. Скажу проще: и никому не стану. Через несколько дней я буду уже не я, а премьер-министр. Честный и с безупречной репутацией.

— Красиво говоришь…

— Дэдэ, ты сам говорил, что политика — гиблое дело.

— Согласен, а все-таки…

— Это мое последнее слово, я от него не отступлю. Зато я и дальше буду ходить в твои заведения и буду платить, не торгуясь, потому что у тебя очень славные девочки. Вот и все, что я могу тебе пообещать.

У склонного к сентиментальности Дэдэ на глазах показались слезы, и он, внезапно захлебнувшись от восторга, промямлил:

— А ты все-таки крутой мужик, Захарий.

Дэдэ схватил его за руку и потряс ее. Он благодарил экономиста горячей, чем если бы тот ему помог. Сам он был изрядный мошенник, король аферистов, тот еще тертый калач, и образ неподкупного политика вызывал у него восхищение: ему показалось, что он пожал руку чуть ли не царю Соломону.

Отходя от него, Захарий улыбнулся, думая, что, если ему предстоит идти на выборы, как минимум голос самого известного в Бельгии сутенера уже у него в кармане.

Он поприветствовал своего соседа, вдовца Франсуа-Максима де Кувиньи, на лице которого застыла вымученная улыбка, перекинулся с ним несколькими словами по поводу рекапитализации банков, а потом перешел к следующей группе.

Он окинул взглядом собравшихся: ему было интересно, проманкировал ли в очередной раз приглашением в гости его знаменитый сосед, писатель Батист Монье. Скромность этого человека, его отказ от участия в общественной жизни поражали Захария. Почему этот романист, известный во всем мире, торчит у себя в четырех стенах? Какой интерес ни с кем не общаться? А хуже всего, что вот пройдет несколько десятилетий — и все забудут Захария Бидермана и нынешних политиков, но по-прежнему будут читать Батиста Монье, который будет считаться правдивым летописцем событий своей эпохи, хотя он-то как раз остается от всех событий в стороне.

Он вздохнул, и тут к нему подошел незнакомый мужчина:

— Добрый вечер, господин Бидерман. Я Сильвен Гомес.

— Мы с вами знакомы?

— Да, по «Тысяче свечей».

Захарий и глазом не моргнул при упоминании этого свин-герского клуба:

— Это моя супруга вас пригласила?

— Я позволил себе прийти.