– Вы знаете зачем. Потому что я отвратительный, аморальный, лишенный каких бы то ни было эмоций механизм. Такой же, как чикагский гангстер, который беспрекословно выполняет все, что ему поручат. Вы только что утверждали это, не так ли?

– Я, наверное, напрасно трачу свои усилия, мистер Рейнольдс? – Ее ответ был каким‑то ровным, безжизненным.

– Ни в коем случае, – усмехнулся в темноту Рейнольдс. – Могу вас слушать всю ночь. И уверен, что вы не говорили бы с такой откровенностью, если бы не предполагали существования некоторой доли надежды переубедить меня.

– Кажется, вы надо мной смеетесь? Да?

– Противный самодовольный тип, – признался Рейнольдс, взял ее внезапно за руку и прошептал: – Тише. И не шевелитесь.

– Что?.. – Только одно слово успело сорваться с ее губ, и Рейнольдс крепко закрыл рот Юлии ладонью.

Она стала непроизвольно вырываться, но сразу же затихла, тоже услышав скрип шагов по снегу. Они сидели замерев, чуть ли не дыша, пока три полицейских медленно проходили мимо заброшенной веранды летнего кафе по извилистой дорожке, вьющейся между пляжами, полянками и рощицами дубов.

– Кажется, вы утверждали, что эта часть острова Святой Маргариты всегда пустынна?.. – злым шепотом спросил он. – Что сюда зимой никто не приходит?..

– Так всегда было раньше, – пробормотала она. – Я знала, что полицейские здесь патрулируют, но не могла себе представить, что они доходят и сюда. Впрочем, в ближайший час они не вернутся, уверена в этом. Парк большой. Им потребуется немало времени на его обход.

– Вы действительно не предназначены для подобных испытаний, мисс Иллюрина, – тихо сказал он. – Для таких ситуаций годятся очень немногие люди. Вы ведь не потому находитесь здесь и ведете подобную жизнь, что это вам нравится?

– Нравится?! Господи, кому может нравиться такая жизнь! В ней нет ничего, кроме страха, голода и репрессий, а для нас это еще означает бесконечную смену жилья и постоянное опасение слежки: вдруг она уже идет за нами. Нужно быть все время начеку, чтобы не заговорить там, где нельзя, чтобы не заулыбаться в неподходящий момент.

– А вы, если бы представилась возможность, не перешли завтра на Запад?

– Да нет, нет, я не могу, не могу, понимаете?..

– Все дело в вашей матери?..

– Моя мать... – (Он почувствовал, как она невидяще уставилась в темноту.) – Моя мать мертва, мистер Рейнольдс.

– Мертва?.. – удивился он. – Но ваш отец этого не говорил.

– Знаю, что он этого не говорил, – нотки теплоты появились в ее голосе, когда она заговорила об отце. – Бедный дорогой Янчи! Он никогда не поверит в это. Она была мертва уже тогда, когда ее забирали. У нее был туберкулез, целиком было поражено одно легкое, она не прожила бы и пары дней после ареста. Но Янчи никогда этому не поверит. Он перестанет надеяться лишь тогда, когда перестанет дышать.

– Но вы поддерживаете в нем веру...

– Да. Я живу рядом с ним, потому что у Янчи, кроме меня, ничего не осталось в этом мире. Вот почему я не могу его покинуть. Но если бы я попросила его об этом, он завтра же переправил бы меня через австрийскую границу.