— Короче, когда получит заявление о разделе имущества, об алиментах забудет. Я помогу тебе написать его. Твою мамашу помню. Надо проучить. Пусть хоть раз в жизни узнает настоящую горечь. Кстати, на будущее: забронируй для себя жилье, свои законные метры в квартире! Она уже не сможет выгнать тебя, указать на дверь.

— Но я ж условник!

— Вот именно! Условник — не зэк! Даже семью заиметь можешь, а значит, тылы должны быть надежными!

— Чего ж ты свою не забронировал?

— У меня ведомственная. Если вышвырнули с работы — лишился права на жилье.

— Вон оно что? Я и не знал о таких тонкостях. Выходит, у тебя всюду облом и непруха?

— Если по твоим меркам, то да!

— А сам как допираешь? — прищурился Влас.

— На самый безвыходный случай уеду в деревню к матери. Дай Бог, чтоб дожила до моего возвращения. Конечно, буду писать жалобы, чтоб восстановили в органах.

— Не обломится! Не возьмут!

— Мне важно восстановить имя! Работать там, может, и сам откажусь.

— А что тебе имя? Были бы бабки. С ними дыши, не тужи. Я ж предлагаю, хиляй к нам в адвокаты.

— Да ты пойми, как стану защищать тех же фартовых, не имея прав заниматься этой работой? Кто станет слушать меня в прокуратуре и в суде? Кто даст защищать человека, если я не имею на это прав? В глазах всех дискредитирован, потому мне без восстановления никак не обойтись!

— Вот как оно! Чего ж раньше о том не трехнул? — насупился Влас и замолчал, думая о чем-то своем.

— А что бы изменилось? — шлифовал спинку кроватки Михаил.

Меченый не ответил. Он работал молча, сосредоточенно. Иногда отлучался в дизельную. Как-то, уже собирая кроватку, сказал:

— Много ж мы друг другу насрали: до конца жизни не разгрести и не очиститься.

— Ну тут ты перегнул. Стоит мне освободиться, я свое докажу! — не согласился Смирнов.

— Ни хрена тебе не обломится! Только глубже завязнешь. Не лезь в капкан сам. Пусть попадет в него тот, кто его ставил, — усмехался Влас.

— Это ты о пахане?

— Да при чем тут Шкворень? Он, наверное, в струю попал. Сработал кому-то на руку, и выстрел пришелся в яблочко. Но и здесь полный туман. Мы думали, что тебя пометут с лягашки, на том все заглохнет. Для нас ты был помехой в ментах.

— А почему именно я? Ведь не единственный следователь!

— Другие под нас не копали.

— Вранье! Не я один! Целая группа занималась вашей бандой!

— Ну кто? Те трое, которые сидели в соседнем с тобой кабинете? Одного стопорилы тормознули по дороге, вякнули пару слов. Другому шпана по соплям съездила. Третьего с бабой засекли, показали фотку, пообещали довести компромат до жены и начальника. Вот и погасили их всех троих. Шмыгали они мимо нас, в упор не видя. Ну, кто еще? Практиканты? Их у тебя полная обойма прикипалась, но все без понту! Все хавать хотели, кроме тебя, стебанутого! Им по телефону трехнули, врубились и согласились. С операми вот пришлось повозиться, но обломали. Куда им было деваться? У одного пацана увезли на неделю. Условие поставили. Он и забил на тебя дело. Сын дороже! У другого сестру прижучили. Нет, не использовали, наполохали и передать велели. Образумился. Потом самого упрямого ломали за городом, на свалке. Ежом его тыздили. Знаешь, что это? Колючая проволока.

Михаил побледнел:

— И ты еще хорохоришься? Нашел, чем хвалиться? Кодлой на одного! Негодяи! — закурил, чтобы не сорваться.

Он понял, о ком говорил Влас. Михаилу стало больно.

— Нашли на кого наехать? Он в Афгане был! И выжил! А вы, свои, измесили до инвалидности Еще и гордишься, гад!

— Да ты не возникай тут, не пуши хвост! Твои не чище! Что вытворяли с нашими? Иль мозги посеял? Ладно, связывали клешни цепью, а потом на дверь иль на стенку подвешивали на ночь, а то и на несколько дней.