— Какие братки, какие бандиты? — удивилась Молодцова.

— Ну как же, — пожал я плечами, — всем известно, что Ринат Максютов был главарем волгоградской преступной группировки. Я читал об этом в газете. Вот в этом и нужно искать следы преступления.

— Максютов? — Тонко выщипанные брови Т. Г. удивленно поползли вверх. — В первый раз слышу! Вы бредите, молодой человек. Меньше нужно читать желтой прессы. Я не открою вам служебной тайны, если скажу, что главарем так называемой волгоградской преступной группировки является вор в законе Иван Ремизов, по кличке Рэм, который сейчас временно находится на свободе и даже здравствует, в отличие от вашего бедного друга…

Как рыба, вынутая из воды, я ошеломленно приоткрыл рот. Черт побери! Да как же это так? Рэм — это Ремизов, а не P.M., Ринат Максютов! Прикрыв от слепого бешенства глаза, я ошарашен-но соображал. Если бы не дурацкая идея о том, что пресловутый Рэм — это Ринат, я мог бы предупредить его, и, может быть, он был бы сейчас жив! И уж конечно, я не стал бы лазить к нему в мастерскую через мансардные окна!

Мрачные мысли противными буравчиками закопошились в голове. Вот я и остался один, последний недобиток из Шестой штурмовой бригады. Всех положили чьи-то умелые руки, только меня одного они пожалели пока, оставили догнивать заживо в тюрьме, повесили на меня ужасное преступление — убийство собственного друга… Впрочем, может быть, надо мной сжалятся и расстреляют… К тому же на моей совести — смерть братьев Палей, бедных невинных ягнят с кровожадными мордами бульдогов… Стоп! Но ведь Толенков тоже пока жив-здоров, если я не ошибаюсь, и даже разгуливает на свободе…

— Кажется, я знаю, кто убил Рината, — потухшим голосом прошептал я.

— Позвольте узнать подробнее? — вежливо осведомилась Железная леди прокуратуры Центрального административного округа, мадам Молодцова.

— Это Вячеслав Толенков. Это мог быть только он. Это его рук дело, я чувствую…

— Какие у вас основания подозревать этого человека? — оживилась Т.Г., беря карандаш на изготовку и приготовившись записывать. — Улики?

— Улик у меня никаких. Я знаю… Я уверен!

Т.Г. разочарованно откинулась на стуле и презрительно обронила:

— И только-то?

Не слыша ее, я продолжал, шевеля губами как во сне:

— И еще ему помогала женщина… Я не знаю, кто она… Наверное, Ринат рисовал ее, когда к нему пришел Толенков. И они убили его… Ее рисунки я видел на столе возле окна… Но лицо было закрашено черной краской, наверное, чтобы не узнали… Черная маска, как будто черная маска…

Т.Г. тяжело вздохнула, что-то записала на клочке бумаги и заметила:

— Об этом мы и без вас давно знаем… Тоже не дураки…

Настала моя очередь ехидно удивиться:

— Неужели?

Смерив меня холодным взглядом, Т.Г. нажала кнопку звонка на своем столе и деловито бросила, когда отворилась обитая дерматином дверь и в комнату неспешно вошел сержант внутренних войск с массивной кобурой на боку. Я поднялся, привычно сцепив за спиной руки.

— Уведите его… В камеру…

В камере было душно, но не жарко. Старожилы утверждали, что сейчас наступили самые кайфовые для отсидки дни — летняя жара схлынула, а зимний холод еще не наступил, и поэтому здесь еще можно кое-как существовать.