– Как хорошо, что ты пришла. Так вовремя. – Виталий старался выдавить из своего голоса всю радость, на которую был способен. И благодарность. Инга бы сразу заметила, что он врет, – она всегда чувствовала малейшие нотки фальши. Лена же поверила в тот же момент и уже была готова броситься на помощь. – Скажи, что делать с бабушкиными вещами? Там два шкафа – одежда, обувь. Я не могу выбросить. Ты говорила, что надо их разобрать. Мне не важно. Пусть висят. Но вдруг так нельзя? Мама еще говорила про гробовые деньги в книгах. Мне надо искать? Я не могу. Ты можешь мне помочь? – попросил он. Заставил себя взять ее за руку, улыбнулся. Ему и вправду нужна была помощь, но все равно выглядело наигранно. Он сам себя за это ненавидел. Плохой актер в заштатном театре. Неужели она в это поверит? Ей этого достаточно?

– Я все сделаю, не волнуйся, – сказала Лена с благодарностью и нежностью. Подошла и обняла его. Но как-то по-другому – по-женски, будто имела право на эти объятия. Виталия покоробило, но он решил стерпеть и заставил себя обнять Лену.

– Тогда я пойду работать, да? – спросил он, мечтая побыстрее скрыться в другой комнате, закрыть дверь, чтобы не разговаривать, не видеть, не слышать Лену.

– Иди, конечно. – Лена улыбалась, но опять не так, как раньше. Не так нарочито, а будто изнутри. Глубоко. И глазами. Она улыбалась глазами. На мгновение он даже ею залюбовался.

Виталий закрылся в комнате, но слышал, как Лена кому-то звонила, о чем-то договаривалась. Шумела в коридоре, доставая с антресолей чемоданы. Кто-то приходил, уходил. Виталий давно закончил работу, но не решался выйти в коридор. Не знал, как себя вести с Леной. Ведь он должен быть ей как минимум благодарен. Она рядом, помогает, взяла на себя все хлопоты.

– Без тебя бы я не справился, – сказал он, наконец выйдя из комнаты. Обнял Лену, поцеловал, ткнувшись в щеку.

Она вдруг откликнулась, прижалась, набросилась с поцелуями. Виталий терпел. Лена начала раздеваться, говорила, что ждала, чувствовала, понимала: он другой, не такой, как все. И именно его ждала, такого другого.

Без сладкого и приторного ликера Виталий увидел несимметричные груди, торчащие отчего-то в разные стороны. Отталкивающие. Узкие плечи и непропорционально широкие бедра. Он мысленно начертил линию, отрезав лишнее – как было бы идеально. Пока Лена изображала или по-настоящему чувствовала влечение и страсть, что его вообще не волновало, он чертил идеальные линии – глаза чуть шире, линия бровей выше. Шея длиннее на сантиметра два – нет, три. Плечи уже. Грудь, бог с ней, не важно. Пупок выше. Почему он вывернут? Линия лобка тоже выше. Ноги. Белые, как известка, белила, в синих с примесью черного прожилках вен. Бедра увесистые, основательные. Плечи делать шире, грудь больше и талию у́же. Только так писать. Все переделать. Работы слишком много.

Однажды в институте им позировала женщина в возрасте – с обвисшими грудями, усохшими ягодицами, морщинами во всех возможных и невозможных местах. И с идеальной спиной. Ровной, будто начерченной по линейке. Ни одна молодая натурщица не могла похвастаться такой прекрасной спиной – натянутой, крепкой. И ногами – молодыми, тонкими, будто приставленными к телу другой женщины.

Тот ученический набросок у него не сохранился. Пожилая натурщица, стыдливо запахнув халат, хотя до этого позировала легко, дерзко и профессионально, подошла к преподавателю, Михаилу Евгеньевичу, что-то шепнула. Он кивнул. Она обошла мольберты, рассмотрела каждый набросок.