– Этот, – сказала она, показав на работу Виталия.

– Почему? – удивился Михаил Евгеньевич.

– Он мною любовался. Так, как было раньше, – ответила женщина. – Вы позволите мне взять ваш рисунок?

– Да, конечно, – ответил Виталий.

Женщина забрала набросок. Михаил Евгеньевич обнял ее за плечи, заботливо проводил до двери. Она, приподнявшись на цыпочках, поцеловала его в щеку. Он еще долго стоял, провожая ее взглядом.

– Вам сегодня повезло. Запомните этот день. Варя, Варвара Константиновна, была лучшей, великой натурщицей. Она позировала в те годы, когда я сидел на вашем месте. Никто не мог с ней сравниться. Ее позы. Она профессионал. Таких сейчас нет. Молите бога, чтобы он послал вам такую натурщицу. Не знаю, что она в вас увидела, Виталий, выбрав ваш рисунок, но я доверяю ее вкусу и чутью. Не подведите ее. Она слишком мне дорога и многим другим художникам. Она – идеал. Если кто-то сейчас посмеет спросить, был ли у меня с ней роман, выгоню к чертям. Не было. Идеальная натурщица – муза. Она вас чувствует, понимает без слов, помогает вам делать наброски, в которых вы кажетесь лучше, чем есть на самом деле. Варвара Константиновна – легенда. Чудо, которое сегодня сошло на вас. Попробуйте в каждой натурщице увидеть человека, а не тело. Тогда у вас хоть что-то получится. Тело может быть молодым, старым, в морщинах или без. Это не важно. Важно то, что вы в нем увидите. То, что для вас станет идеалом.

Теперь Лена оставалась на ночь каждый раз, когда приходила к нему «по делу». Виталий не очень этого хотел, но и не знал, как отказать, чтобы не обидеть. Лена взяла на себя все хлопоты – и по дому, и по делам. Что-то говорила про вступление в наследство, поездку к нотариусу, продажу гаражей. Он не вникал, только кивал. Ему оставалось лишь поставить подпись – все было уже подготовлено. Виталий придумал для себя способ терпеть интимную близость с Леной – оказавшись в постели, начинал мысленно ее перерисовывать. Исправлять огрехи природы и несовершенства. Чертил невидимую идеальную линию. Лодыжки надо уменьшать, делать тоньше, однозначно. Икры – никуда не годятся. Не икры, а столбы какие-то. Ступню тоже урезать. Пальцы… Нет, нельзя такие пальцы оставлять. Нужен еще вид сзади. Чтобы сверить пропорции.

– Хватит. Хватит! Я больше не могу! – закричала вдруг Лена, вырываясь. Он очнулся, остановился.

– Ты с ума сошел, что ли? Мне нельзя так! Я беременна! – Лена вдруг перестала улыбаться. Уголки губ опустились, превратившись в гримасу Пьеро.

– Прости, прости меня, я не хотел сделать тебе больно. – Виталий и вправду испугался. И в порыве поцеловал Лену в опустившиеся уголки губ. Ее лицо вдруг стало нормальным, естественным, не требовавшим никаких «переделок», вымышленных линий. Он наконец увидел ее настоящую и обрадовался тому, что строение лица позволяет опустить уголки рта. В ее случае это было очень оправданно. Придавало нужную геометрию всему лицу. Тогда бы обозначились скулы… глаза стали выразительнее… Зачем она улыбается? Ей нельзя категорически.

– Ты красивая, – искренне сказал он.

– Все хорошо, ты меня прости, – начала лепетать Лена. – Я просто испугалась, ты таким страстным не был… будто не со мной… и сейчас по-другому на меня смотришь… не так, как раньше… Ты изменился.

– Нет, это ты изменилась. Только не улыбайся больше. Тебе идет испуг, – сказал Виталий, но мысленно все же дорисовывал мочку уха. – Ты мне очень нравишься.

– Ты слышал, что я сказала? – спросила Лена, опешив от комплиментов и просьбы не улыбаться.