— А почему самоубийство? — спросил Брэйд. — Так ли легко поверить в самоубийство? Ему оставалось самое большее полгода до защиты диссертации.

Рейнк все еще ехидно усмехался.

— Вы в этом уверены? Как у него шла работа?

— Очень хорошо! — отрезал Брэйд.

— Откуда вы знаете?

Брэйд хотел было уже ответить, как заметил поставленную ему Рейнком ловушку. Он не знал, как избежать ее, и его молчание означало только то, что Рейнку самому придется подтолкнуть его туда.

— Должно быть, — продолжав Рейнк, — это он сам говорил вам, что его работа идет хорошо.

— Конечно, говорил, — вызывающе подтвердил Брэйд.

— А откуда вам было знать, что он говорит вам правду?

— У меня есть копии его записей.

Улыбка Рейика стала шире, Фостер тоже начал улыбаться. Брэйд внезапно заметил царящую в комнате тишину, увидел небольшие группы людей, прекративших разговоры и смотревших в его сторону, заметил Дорис, которая стиснула рукой платок и прикусила нижнюю губу.

Брэйд знал, что ни одного из находящихся здесь химиков он не сможет убедить, что разбирается в кинетике настолько хорошо, чтобы судить о том, действительно ли успешно шла работа Ральфа.

Голос Рейнка стал медоточиво-приторным:

— Я знаю, каких теорий Ральф Ньюфелд придерживался вначале, и уверяю вас, что они были бессмыслицей. Я хотел предоставить ему возможность самому убедиться в этом, допуская, что ему удастся найти какой-то побочный путь, который к чему-нибудь приведет. Конечно, из этого ничего не вышло. С ним невозможно было поладить. Тогда он пошел к вам, и здесь-то было его истинное Ватерлоо. Когда аспирант занимается проблемой, подобной выбранной Ральфом, и никогда не консультируется со специалистом, он неотвратимо приближается к катастрофе.

«Для Рейнка эта ситуация должна была быть источником постоянного раздражения, — промелькнуло в сознании Брэйда. — Подумать только: Ральф никогда не консультировался у такого великого человека!»

— Вам, Рейнк, не следует отлучать его душу от церкви и обрекать ее на адские муки только за то, что он никогда не обращался к вам за помощью.

— Мне совершенно наплевать, приходил он ко мне или нет, — резко ответил Рейнк, вздернув подбородок. — Какого черта мне беспокоиться об этом? Мне просто пришла мысль, что он находился в крайне затруднительном положении. И вот что я скажу вам, Лу: ему наконец пришлось это признать. Он все кружил наобум возле своей проблемы, проводил измерения, которые осмысливал и переосмысливал до тех пор, пока не увидел, что зашел в тупик. А это означало никакой кандидатской степени. Тогда он и покончил с собой. А почему бы нет?

— Потому, — с холодной яростью возразил Брэйд, — что его работа шла хорошо. Возможно, физическая химия не моя специальность, но я все же не водопроводчик! Я всегда могу отличить вальденовское обращение от фотохимической цепной реакции. Я читал его отчеты — у него все шло хорошо.

Почему-то Брэйд не мог видеть окружающее в истинном свете, — словно туман застлал ему глаза. Все присутствующие, мужчины и женщины, казалось, обернулись к нему; в первой шеренге находились Рейнк и Фостер. А он, Брэйд, стоял на краю пропасти.

Волки! Он отбивается от волков. События истекших сорока восьми часов сконцентрировались в странно светящуюся точку.