Прежде чем направиться по новому маршруту, Барак шепнул мне на ухо:

– Что-нибудь передать?

– От меня? Нет.

– Никому?

– Никому…

Он с досадой взглянул на меня:

– Ноам, ты опять напоминаешь мне своего отца: он забывал все, что его смущало.

– Какое отношение это имеет ко мне?

– Тита.

Это имя сразило меня наповал; я буквально сплющился от стыда. Дикая и надменная Охотница Тита, царица моих жарких ночей, выпала у меня из памяти. И вдруг, словно паводок, нахлынули воспоминания.

– Тита, – едва слышно выдохнул я.

Появление в моей жизни Нуры вытеснило Титу. В разговоре с дядюшкой я осознал, что Тита была, что она есть, что моя забывчивость ее оскорбляет. Я столько месяцев пренебрегал ею…

Барак утверждал, что этот недостаток роднит меня с Панноамом: пользоваться людьми, а потом от них избавляться.

Я промямлил:

– Скажи ей… Скажи ей…

– Что?

– Что я вернулся в деревню и женился. Что я был обязан.

– Жениться? Ты преувеличиваешь… Позволь мне импровизировать на месте.

– Полагаюсь на тебя, Барак. Я не знаю более деликатной скотины, чем ты.

Дядюшка стиснул меня в объятиях. Когда он отстранился и повернулся, чтобы уйти, я выкрикнул ему вслед:

– Как будем действовать, Барак? Встретимся через двадцать дней?

Он вздрогнул от ужаса:

– Ты спятил? Сделав крюк в Пещеру, я присоединюсь к вам в Расщелине Богов. Слишком опасно! Если я задержусь на много дней и много ночей, то снова начну охотиться для Малатантры.

И он углубился в густую лесную чащобу.

По мере приближения к Расщелине Богов нам все чаще встречались гребцы в пирогах. Они рыбачили на пронизанной солнцем чистой и спокойной водной глади.

Кричали птицы. Эхо придавало этим звукам еще бо́льшую зыбкость и текучесть, чем у волн.

Долбленки плавали не только вдоль берегов – гребцы отваживались пуститься на них к середине Озера. Их бесстрашие меня озадачило. Прежде я видел только суденышки, перемещавшиеся при помощи шеста, который рыбак погружал глубоко в воду, отталкивая или подтягивая лодку с его помощью. Я увидел весла – шесты с плоскими лопастями, которые опирались только на поверхность воды и позволяли добираться до самых глубоких мест. От этого новшества у меня закружилась голова. Меня посетило предчувствие, что подобный прогресс открывает новые горизонты для путешествий.

Наконец мы заметили деревню; ей предшествовали многочисленные просеки, возникшие из-за вырубки деревьев, из которых жители изготавливали челноки. Мы поздоровались с людьми, освобождавшими поваленные стволы хвойных пород от ветвей, и, когда один из обрубщиков с лысым черепом спросил, чего нам надо, я представился вождем большой деревни в десяти днях пути отсюда и сообщил, что пришел перенять их опыт. Плешивый отвел нас к их старшему по имени Влаам, лет тридцати, с золотистой бородой, коренастому и низколобому; тот встретил нас в своей мастерской, где вместе с сыновьями выдалбливал ели. В помещении стоял теплый, терпкий, сильный смолистый дух; одни с помощью кремневых орудий выдалбливали углубление, которое другие окончательно дорабатывали, используя угольную крошку. На полу, валяясь в белых опилках, резвились щенята.

После приветствий я объяснил цель нашего визита:

– Нам нужны плавучие дома.

Влаам окинул меня недоверчивым взглядом:

– Плавучие дома? Никогда о таких не слышал. Зачем?

– На случай, если подымется Озеро.

– Стройте свои жилища на берегу повыше.

– А если Озеро еще подымется?

Моя совершенно логичная реплика озадачила его.