Произнося свои речи, пораженный жестокостью трагических сцен, которые рисовались в его воображении, Дерек трясся, обливался по́том, желтел, бормотал, вопил и заикался. Его пророчества были исполнены достоверности, а гипнотические возможности его голоса окончательно повергали слушателя в головокружительный ужас.

Тибору с его благородными чертами, его сдержанностью и взвешенным здравомыслием никогда не удалось бы столь глубоко проникнуть в души и сердца. А уж мне, всегда предпочитавшему затаить тревогу, а не посеять ее, – тем более.

Присоединившийся к нам Барак тоже смог присутствовать при проповедях Дерека. Эти двое были полной противоположностью друг друга: один – столь мужественный, другой – женоподобный, и все же оратор привел в восторг моего дядюшку.

– Я восхищен! – радостно воскликнул он под конец камланий Дерека, когда вокруг все от ужаса заливались слезами.

– Барак! – возмутился я. – Он верит в то, что говорит, я верю, люди верят!

– Я тоже, племянник, я тоже! Я смакую… Я наслаждаюсь… Ах, что за зрелище!

После своего краткого пребывания в Пещере Охотниц Барак вернулся успокоенный. Малатантра с большим изяществом пожелала им с Еленой счастья.

– Она меня даже не возбудила! Великолепная! Мне не пришлось бороться с искушением!

– В любом случае ты ведь ей ничего не принес.

Он вспыхнул:

– По пути я убил оленуху.

– Барак!

– По привычке! Не люблю я приходить к даме с пустыми руками!

– Малатантра не дама.

– Ты не прав, племянничек! Дама, настоящая дама… Вот уж об этом я прекрасно помню!

Отныне Дерек каждодневно направлял умы жителей в нашу пользу.

У меня он вызывал смешанные чувства. Хотя я восхищался силой его воздействия, его языком, магией его голоса, кое-что меня возмущало: та легкость, с какой он выходил из состояния своего пророческого транса; то, как мало времени ему требовалось, едва оказавшись в моем обществе, вновь сделаться жизнерадостным и сверх всякой меры пить вино. В такие моменты я общался не со встревоженным вождем, не с информированным провидцем, не со снедаемым беспокойством пророком, но с довольным собой легкомысленным повесой. Порой мне случалось заподозрить, что, шокируя, наводя страх, вырывая согласие, он получает удовольствие, то есть почти наслаждается тем, что манипулирует всей деревней.

Отсутствие у него сомнений пугало меня не меньше, чем его зловещие заявления: в зависимости от состава слушателей, он изменял сакральные слова; начисто лишенный скромности, он переиначивал фразы Богов и переделывал свои сообщения, ориентируясь на тех, кто ему внимает, выдавая индивидуальные предсказания. Когда же я указал ему на это, он презрительно бросил:

– Боги повелели мне убеждать. Неужели ты предпочел бы, чтобы я не справился?

– Когда ты упоминаешь Богов, ты берешь на себя их ответственность…

– Я не лгу.

– Однако…

– Я не лгу! Я доношу истину.

Бесспорно, он подтасовывал свои воспоминания только ради благого дела… Так что я решил согласиться с тем, что через ложь он доносит истину.

* * *

В начале месяца Влаам как-то вечером пригласил меня к себе.

– Наша община готова, Ноам. Мы весь день паковали инструменты, собирали мешки, набивали узлы самым необходимым. Обещаешь, что хорошо нас примешь?

– Я тебе клянусь.

– Дерек взбаламутил все умы.

– Несомненно. Я восхищаюсь тобой, Влаам. Управлять деревней на пару с другим; такое двоевластие порождает больше проблем, чем решает.

– Разве у меня есть выбор? – вздохнул Влаам, потирая натруженную после сборов спину.