— Это я понял. Он еще очень молод. Потерял мать в неподходящее время и променял умных друзей на компанию необузданных юнцов из болельщиков факции. Еще он безнадежно влюблен в нашу хозяйку дома и пил сегодня все утро, потому что до смерти боялся идти к ней на праздник.

— А! — ответил Рустем с жестом, хорошо знакомым его ученикам. — Теперь понятно, почему Нишик должен был умереть! Конечно, простите, что упомянул об этой истории.

— Не лезь в бутылку, бассанид, — сказал солдат, и глаза его на мгновение стали жесткими. — Мы попытаемся что-нибудь сделать. Я объясняю, а не оправдываю убийство. Мне также следовало упомянуть о том, что этот парень — сын Плавта Боноса. Необходимо действовать осторожно.

— Кто такой?

— Распорядитель Сената, — ответил мозаичник. — Вон он, рядом с женой. Оставь это нам, лекарь. Клеандра не мешает хорошенько припугнуть, и могу тебе обещать, что мы этим займемся.

— Припугнуть? — переспросил Рустем. Его снова охватил гнев.

Рыжеволосый мужчина ответил ему прямым взглядом.

— Скажи мне, лекарь, придворного Царя Царей могли бы наказать более строго за убийство слуги в уличной драке? Слуги сарантийца?

— Понятия не имею, — ответил Рустем. Но это было неправдой.

Резко повернувшись, он прошел мимо светловолосой новобрачной в белых одеждах с красным поясом и подошел к убийце и пожилому человеку, на которого указал художник. Он понимал, что его быстрое движение среди веселящихся людей привлечет внимание. Служанка, возможно, почуяв что-то неладное, возникла прямо перед ним с подносом, уставленным маленькими тарелочками, и улыбнулась. Рустем вынужден был остановиться: она преградила ему путь. Он глубоко вздохнул и, не видя другого выхода, взял из ее рук одну из предложенных тарелочек. Женщина — молодая, пышнотелая и темноволосая — продолжала стоять у него на дороге. Она перехватила круглый поднос одной рукой и взяла у него чашу с вином, освободив ему обе руки. Ее пальцы прикоснулись к его руке.

— Попробуй это, — шепнула она, продолжая улыбаться. Она носила тунику с соблазнительно глубоким вырезом. Эта мода еще не дошла до Керакека.

Рустем последовал ее совету. Это оказался какой-то рулет из рыбы в тесте, с соусом на тарелочке. Он откусил кусочек и ощутил во рту легкий взрыв тонких вкусовых ощущений. Рустем не сумел сдержать изумленного стона от удовольствия. Он посмотрел на тарелку в руке, а потом на стоящую перед ним девушку. Окунул палец в соус и еще раз с любопытством попробовал его.

У танцовщицы, хозяйки этого приема, несомненно, имелся повар. И красивые служанки. Темноволосая девушка смотрела на него, на ее щеках играли ямочки от удовольствия. Она протянула ему кусочек ткани, чтобы он вытер рот, и взяла у него тарелочку по-прежнему с улыбкой. Потом вернула ему вино.

Рустем обнаружил, что приступ охватившего его гнева прошел. Но когда служанка что-то прошептала и повернулась к другому гостю, он снова взглянул на сенатора и его сына, и его осенила одна мысль. Он постоял неподвижно еще секунду, поглаживая бороду, а затем двинулся вперед, уже медленнее.

Он остановился перед слегка обрюзгшим распорядителем Сената Сарантия. С одной стороны от него он видел очень красивую, сурового вида женщину, а с другой стороны — что важнее — его сына. Он поклонился мужчине и женщине и официально представился.

Выпрямившись, Рустем увидел, что парень наконец его узнал и побелел. Сын сенатора бросил быстрый взгляд в тот конец комнаты, где хозяйка дома, танцовщица, встречала у входа опоздавших гостей. «Тебе не удастся сбежать», — холодно подумал Рустем и предъявил обвинение отцу намеренно тихим, спокойным голосом.

Мозаичник, конечно, был прав: необходимо действовать без шума и с достоинством, когда дело касается людей с высоким положением.