Криспин безуспешно пытался представить себе, как прошла бы встреча между императрицей Аликсаной и юной царицей, которая послала его сюда с тайным поручением полгода тому назад, осенью. Как и о чем они могли бы беседовать.

Теперь, в гостиной Ширин, когда мир стоял на пороге весны, его мысли вернулись к новобрачной. Он вспомнил, как впервые увидел ее в прихожей постоялого двора Моракса. «Завтра меня собираются убить. Пожалуйста, увези меня отсюда».

Он все еще чувствовал себя ответственным за нее: это бремя сваливается на тебя, когда спасаешь человека, и полностью меняет жизнь. В те дни, когда они жили вместе с ней, Варгосом и слугами, которых прислали евнухи канцлера, она обычно смотрела на него, и в ее глазах было полно вопросов, которые повергали его в глубокое смущение. А потом однажды ночью Карулл нашел его за вином в «Спине» и объявил, что собирается жениться на ней.

Это заявление собрало их всех сегодня здесь, и свадьба постепенно приближалась к концу. Светало, скоро должны зазвучать старинные грубоватые песни, перед тем как новобрачные отправятся на свадебную постель под пологом, сбрызнутую шафраном, чтобы подогреть желание.

Он снова посмотрел в сторону Ширин, в дальний конец комнаты. И ухмыльнулся, увидев, что к Пертению присоединился еще один мужчина. Наверное, еще один страстный поклонник. В Городе их был легион. Можно было бы сформировать полк из тех, кто испытывал острое желание заполучить танцовщицу Зеленых. Они писали плохие стихи, по ночам посылали к ее дому музыкантов, затевали уличные драки, покупали у хиромантов любовные таблички и бросали их через стену в ее садик. Некоторые из табличек она показывала Криспину: «Духи недавно умерших, ушедших в странствие, придите мне на помощь! Пошлите убивающее сон, опустошающее душу томление в постель Ширин, танцовщицы Зеленых, чтобы все ее мысли во тьме устремились ко мне. Пусть она выйдет из своего дома в сумеречный час перед восходом солнца и смело, без стеснения, полная желания, придет в мой дом…»

Можно испугаться и встревожиться, читая подобные вещи.

Криспин никогда не прикасался к ней, и она не заигрывала с ним, не выходила за рамки шутливого флирта. Он не мог объяснить, почему, собственно говоря: они не были ни с кем связаны и ни с кем из живых людей не делились тайной полумира. Но что-то удерживало его, и он не мог смотреть на дочь Зотика определенным образом.

Возможно, дело было в птице, в памяти об ее отце, в мрачной сложности их общей тайны. Или в мысли о том, как она, должно быть, устала от преследующих ее мужчин: толпы потенциальных любовников на улице, эти каменные таблички в саду, взывающие к названным и неназванным языческим божествам только для того, чтобы переспать с ней.

Нет, Криспин вынужден был признать, что в данный момент он не радовался при виде того, как ее загнали в угол ухажеры в ее собственном доме. Третий мужчина присоединился к двум первым. «Интересно, — подумал он, — не начнется ли драка?»

— Она говорит, что убьет тебя сразу после того, как убьет этих двух купцов и несчастного писаку, — произнесла птица. — Говорит, чтобы я вопила у тебя в голове, когда буду передавать это.

— Мой дражайший родианин, — в тот же момент с противоположной стороны раздался чей-то бархатный голос. — Как я понял, ты вмешался и спас этого гостя нашего города от беды. Это очень благородно с твоей стороны.

Криспин обернулся, увидел распорядителя Сената с женой и бассанида рядом с ними. Плавт Бонос был хорошо известен благодаря как своим слабостям, так и занимаемому им достойному месту в обществе. Сенат был чисто символическим органом, но говорили, что Бонос поддерживает в делах Сената порядок и стиль, а также что он человек благоразумный и осторожный.