С каждым шагом рука гиганта давила все тяжелее и тяжелее. Добравшись до стены, он повернулся – Ромили невольно обежала его, – расстегнул ширинку и принялся мочиться на стену.

Ромили выросла в деревне, ей не раз приходилось видеть подобное. Будь она чувствительной особой, как Люсьела или ее младшая сестра, она бы при виде этого упала в обморок. Будь она кисейной барышней, ей бы в голову не пришло бежать из дома, она покорно вышла замуж за дома Гариса. Уж тем более не сумела бы влиться в мужскую компанию и так долго путешествовать вместе с ними. Но зачем же она здесь? Поддержать в трудную минуту облегчавшегося громилу?.. Сколько же это может продолжаться?

У монастырских ворот Орейн подергал за веревочку, зазвонил колокольчик, подзывавший служку из гостевого дома. На мгновение Ромили засомневалась – пустят ли их в монастырь, однако вскоре привратник загремел ключами и, поворчав, позволил им войти. Он неодобрительно поморщился, почуяв запах вина, но ничего не сказал. Когда же Орейн предложил ему серебряную монету, решительно покачал головой.

– Мне не позволено, приятель. Благодарю тебя за добрые чувства. Ступайте с Богом, – сказал монах, потом обратился к Ромили: – Сумеешь довести его, парень?

Та в ответ кивнула и подтолкнула великана:

– Двигайте в ту сторону, Орейн.

Уже в своей комнате он неожиданно спросил:

– Где я?

– Дома. Уже дома… Ложитесь и поспите.

Ромили подвела его к одной из кроватей, стоявших в номере. Тот рухнул на постель. Девушка стащила с него сапоги. Орейн безвольно запротестовал – он был куда пьянее, чем можно было подумать.

Он ухватил ее за запястье.

– Слушай, ты неплохой паренек… – начал он. – Ты мне нравишься, Румал, к сожалению, ты христофоро. Однажды я слышал, как ты обращаешься к Хранителю Разума… Черт!..

Ромили осторожно высвободила руку, сняла с Орейна плащ и тихо вышла. В душе ее теплилась надежда, что дом Карло будет у себя в комнате. У него оказалось закрыто – может, он еще сидит у отца настоятеля? Собственно, это не ее дело, ей тоже пора отдохнуть – завтра с утра опять придется заняться животными и птицами. От предложения разделить комнату с другими людьми дома Карло она уклонилась, лучше спать на соломе в конюшне. Там было тепло и никто не мог проследить за ней. Ей меньше всего хотелось, чтобы за ней следили, когда приходилось отправлять естественные надобности. Только теперь она осознала, какую трудную роль выбрала, – оказалось, что прикинуться мужчиной не так‑то просто. Помимо всех физических неприятностей приходилось постоянно следить за языком, за каждым словом, жестом…

На этот раз Ромили тоже отправилась на конюшню – устроилась в углу, в стоге сена. Разулась – все‑таки носки здорово спасали от холода, забралась в самую середину и закрыла глаза.

Сон не шел. Она полежала, попыталась думать о чем‑нибудь хорошем – не помогло. Мешали посторонние звуки – на насесте не знали покоя птицы, шуршали перьями, двигались по жердочкам, те жалостливо поскрипывали. Мягко переступали с ноги на ногу лошади и червины, изредка всхрапывали, шумно отдувались. Эти шумы наполняли сводчатое пространство строения неким умиротворяющим, одухотворенным спокойствием, подобием жизни неземной – мягкой, счастливой. Здесь не было надобности браниться, истошно вопить или стонать в предсмертных муках. Все здесь шло своим чередом, не спеша, без суеты. Это был светлый мир, и Ромили невольно заслушалась…

Этот мир был широк, велик, безграничен… Где‑то за стенами конюшни ласково и мелодично прозвенел колокольчик, потом послышалось шарканье многих ног – по‑видимому, монахи собирались на ночную службу.