— Понимаю.

— И последнее: вы печатаете сводки Информбюро и расклеиваете в городе. У вас считается похвальной лихостью наклеить сводку под носом сигуранцы. Игра в прятки со смертью. Надо строго соблюдать законы конспирации. Расклейку листовок прекратите. Достаточно и того, что ваши люди регулярно слушают сводки, записывают их и размножают на машинке. Каждое воскресенье передавайте сводки товарищу Федору. Пароль тот же.

— Понимаю.

— На связь с Федором выделите специального человека, умного и достаточно опытного. Затем, есть у вас такой мастер... Да, Гнесианов! — вспомнил Роман. — Так вот, этот товарищ очень откровенно торгует бронзой и баббитом. Вырученные деньги идут на нужды группы?

— В основном да...

— От услуг этого товарища откажитесь. Мы к вам направим человека, его зовут Семен Шпак... Запомните: Семен Шпак! Он реализует вам цветные металлы по более высоким ценам и без ненужного риска. Ваше обращение-листовка к местным немцам вызвало живой интерес. Многие местные немцы призадумались, некоторые уклоняются от сдачи оккупантам хлеба, мяса и овощей. Через некоторое время вам следует обратиться к ним с новой листовкой. Вот, кажется, и все, что поручил мне передать вам районный комитет партии. В случае надобности можете связаться с нами минуя Федора, непосредственно через Туленко Игната Ивановича, или, как мы его привыкли звать, Старшину. Он работает подсобным рабочим материально-технического склада на судоремонтном. О деталях договоритесь с ним лично. — Товарищ Роман поднялся и протянул руку: — Желаю удачи! Не зарывайтесь. Поменьше азарта. А то у вас, Николай Артурович, есть эдакая рисовочка опасностью. Не надо.

— Ясно, товарищ Роман! Спасибо! От всей души спасибо...

— Игнат Иванович, — обратился Роман к Туленко, — проводи товарища до моста и возвращайся, надо поговорить.

Николай простился с Романом и вслед за Туленко вышел.

Обратный путь показался легче, быть может потому, что настроение у Николая было отличное. Сознание того, что ты не один, что за тобой испытанная, сильная организация, на которую можно в трудную минуту положиться, наполняло его радостным, приподнятым чувством.

Когда они, совершив два подъема по вертикальной шахте, позвонили, наверху долго стояла ничем не нарушаемая тишина.

— Очевидно, в лавке покупатели, — тихо пояснил Старшина.

— Что же, товарищ Роман совсем не выходит на поверхность? — так же тихо спросил Николай.

— Редко. Ему нельзя, знают его в лицо...

— Тяжело в катакомбах. Кажется, что вся эта толща земли давит на грудь, мешает дышать...

— Один румынский ученый с «научной» точки зрения совершенно точно доказал, — улыбнулся Туленко, — что партизаны долго под землей не выдержат. Во-первых, писал ученый, нехватка воздуха, во-вторых, человек не может жить без солнца, а в-третьих, без витаминов. Румыны успокоились и стали дожидаться, когда партизаны перемрут в катакомбах. А научный этот работник не учел того, что в подземелье Одессы — советские люди! Коммунисты! Большевики! Как видите, товарищ Роман живет и трудится!..

В это время наверху послышался грохот отодвигаемой бочки. Крышка откинулась, и сквозь тьму проступил бледный прямоугольник открытого люка.

Туленко задул фонарь, повесил его на прежнее место, и они начали подниматься по лестнице.

— Постойте маленько здесь, в подсобке, пока глаза привыкнут к дневному свету, — сказал Старшина. — Если я вам буду нужен, приходите на склад, покажитесь и уходите, где побезопаснее. Я приду. Ну как?

— С непривычки трудно... — сознался Николай Артурович.