Свои государства норманнам удалось создать в Англии (где они одолели саксов, которые ранее одолели англов, завоевавших бриттов после ухода римлян), Южной Италии и Сицилии (под эгидой римского папы). И всюду они очень быстро растворились без остатка. Не только норманны, но и викинги-скандинавы в широком смысле не могли принести другим народам ничего созидательного. Особенно плохи были у них дела именно с государственностью. Вожди-конунги, с IX века более-менее владевшие Данией, создали очень непрочное государство (Дания, Норвегия и Англия) только в XI веке при Кнуте Великом. Швеция пребывала в раздорах под властью своих мелких конунгов и датчан до смерти Александра Невского. Там все было настолько печально, что смутная «государственная» история шведов IX–XIII веков до сих пор описывается лишь в общих чертах. «Государства», точнее владения разных конунгов в Норвегии, начали образовываться в конце IX века, но и в начале XI века, при крестителе норвежцев Олафе II Толстом (одно время спасавшемся в Новгороде у Ярослава Мудрого), были крайне неустойчивыми. Словом, опыт государственного строительства скандинавы, тем более та их часть, что упорно шла в морские разбойники-викинги, передать славянам и финно-уграм не могли в силу убожества собственных представлений о государственности.

В XVIII веке норманисты использовали также апелляцию к прусскому опыту, памятуя родословные легенды, согласно которым предки династии Романовых выехали на Русь из Пруссии. На фоне бурной просветительной деятельности прусского короля Фридриха Великого эта идея выглядела неплохо. Не считая того, что пруссы были балтским племенем, покоренным немцами только в XIII веке.

Итак, с точки зрения нелепой идеи «государственных» и «негосударственных» народов отнесение создания Русского государства к скандинавам смехотворно. Что не мешало патриотически настроенным русским антинорманистам воспринимать ее всерьез.

Ответ антинорманистов состоял (и состоит) в том, что русы, начиная с легендарного князя Рюрика и его родни, были отнесены к западным, прибалтийским славянам, жившим в IX веке на южном побережье Балтийского моря от современной Калининградской области до Дании. А Русь определена как особый район в Южной Руси (вблизи Киева или в современной Липецкой области), выходцы из которого и дали свое название вначале верхушке, а со временем и всем подданным Древнерусского государства. Естественно, эти древние русы (или, в греческом написании, росы) были восточными славянами. Всякий, кто не вполне доверял слабым доводам в пользу автохтонности этого русского племени, моментально причислялся к стану врага.

Антинорманистов не смущает, что идея изначальной и вечной славяно-русской идентичности противоречит фундаментальной основе русской государственности, объединяющей со времен Древней Руси множество народов. Именно отношение ко всем народностям, языкам и культурам как к равным подданным одной Русской державы сформировало и поддерживает тысячелетний феномен России, где чистокровный грузин князь П. И. Багратион восклицает вместе с русскими, немецкими и сербскими по крови генералами: «Мы русские! Клянемся в том пред всесильным Богом!» — и побеждают «одной лишь силой воли русского человека». Казалось бы, возможность проследить процесс формирования сплачивающей нас державной идеи на заре Древней Руси должна патриотических историков вдохновлять. Но и тут провокация оказывается сильнее здравого смысла.

Как обычно бывает, полярные точки зрения — равно неправомерные — питают друг друга.