Эти слова владыки Мануила интересны в свете наших размышлений о глубинных корнях конфликта на острове, конфликта, которому советская власть лишь добавила новых красок. Митрополит Мануил (Лемешевский), известный своей непримиримой позицией по отношению к обновленческому движению в Русской Церкви, как и подобает монаху, причину соловецкой трагедии видел в первую очередь в «нечестии братии», в том, что иноки отпали от благодати и Духа Животворящего, и «вся святость монастырская осквернилась... и плач обуял кельи и храм, ибо великий некогда... Израиль исшел из Иерусалима, дабы с гор окрестных вздыхать и плакать о грехах своих и потерянных, и поруганных святынях».

Вполне естественно, что в те годы подобный взгляд на проблему ничего, кроме усмешки, у большинства новых соловецких хозяев не вызывал, но именно в нем, как представляется, кроется глубокий онтологический смысл апокалипсиса на «Острове мертвых».

«Бесы боятся, если увидят, что кто-либо, будучи подвержен оскорблению, бесчестию, ущербам и всяким другим неприятностям, скорбит не о том, что он подвергся сему, но о том, что, подвергшись, не перенес того мужественно, ибо уразумевает из сего, что он вступает на истинный путь и имеет твердое желание ходить в совершенстве по заповедям Божиим», — говорит преподобный Зосима Палестинский (460—560). Речь в данном случае идет, как мы понимаем, о выборе, об умении мужественно переносить унижения и клевету, не впадая при этом в осуждение, гневливость и умственную суету, когда всем своим слабостям стремишься найти оправдание.

Владыка Мануил обличает островную братию как ветхозаветный пророк, усматривая в разрушении соловецкого иночества не столько дьявольские козни новой власти, сколько отсутствие молитвенной крепости и дерзновенного мужества монахов, выбравших путь пространный и широкий, ведущий, по словам преподобного Ефрема Сирина, «в пагубу».

Вслед за святым Учителем Церкви митрополит как бы мысленно повторяет: «Пойдем путем узким и тесным, любя сокрушение, чтоб пребывало в нас памятование смерти, и чтобы освободиться нам от осуждения, ибо сказано: горе... смеющимся ныне: яко возрыдаете и восплачете (Лк б, 25). Блаженни же плачущие ныне: яко тии утешатся (Мф. 5, 4). Заглянем в могилу и увидим тайны нашего естества — кучу лежащих одна на другой костей, черепа, обнажаемые от плоти, и прочие кости. Смотря на них, увидим в них себя самих. Где красота настоящего цвета? Где доброзрачность ланит? Размышляя о сем, откажемся от плотских вожделений, чтобы не быть нам постыженными в общее воскресение мертвых».

Этот призыв митрополита Мануила в те годы на Соловках услышали немногие, но все-таки услышали!

Невероятно, но факт — в 1922 году в монашество на острове постригаются семь послушников с именами Никон, Даниил, Панкратий, Феофан, Пантелеймон, Аристарх, Ионафан. А в 1924 году в сан иеромонаха были рукоположены иеродиаконы Симон, Киприан и Ювеналий.

Оказавшись в соловецком заключении, владыка Мануил не только соблюдает (по возможности) монашеский обиход, но и создает духовные сочинения. В частности, «Соловецкие письма об епископстве», «Соловецкий Некрополь» и «Соловецкий цветник». Последний труд, составленный в классических традициях патериков, представляет собой сборник жизнеописаний монастырских подвижников начала XX века.

Из «Соловецкого цветника» мы узнаем о иеросхимонахе Зосиме (Феодосиеве) (1841 — 1920), обладавшем даром прозорливости. В монастыре старец проживал с 1865 года. Архимандрит Иоаникий (Юсов) так охарактеризовал этого инока: «Ведет строгую аскетическую жизнь, постоянно стремится мыслить о Боге, о вечности и о бессмертии души».

В обители Зосима выполнял послушание «гробного монаха», то есть молился у гробов преподобных Савватия, Зосимы и Германа, подавая благословение паломникам и помазывая их лампадным маслом.