— Н-да, как бы это сказать… — начал я. — Не совсем обычный способ отмечать четырнадцатое июля. И всегда так бывает?

Вождь буркнул что-то себе под нос, точно не расслышал или не понял мой вопрос. Впрочем, слова «четырнадцатое июля» дошли до его сознания и затронули какую-то струну — он вдруг вытянулся во фронт и заорал:

— Да здравствует отечество!

До сих пор не знаю, что он подразумевал: Францию или же дикую, каннибальскую отчизну своих предков…

6. Бесноватый художник

Рано утром — это было через несколько дней после праздника — меня разбудил художник. Я сел на кровати, а он все продолжал трясти меня, крича:

— Она здесь, она здесь!

— Кто? Хакапау, твоя любовь?

Он помрачнел.

— Не будь таким злым, знаешь ведь, что она, слава богу, осталась на Фату-Хиве.

— Значит, какая-нибудь новая любовь? Ты такой прыткий, за тобой не поспеть.

— Бессовестный. Я говорю про мадам Гоген!

— Мадам Гоген?

— Ну да! Точнее, дочь Поля Гогена. Она замужем за маркизцем и у нее, конечно, местное имя. Но она все равно дочь Великого Мастера.

(Честное слово, мне послышались в последних словах, заглавные буквы!)

Я принял душ, оделся и стал прибирать в комнате. Художник был возмущен моей медлительностью и все время торопил меня. Наконец не выдержал и чуть не силой потащил во двор.

На крыльце, нанизывая на нитку цветы тиаре, сидела женщина лет пятидесяти с длинными черными волосами. Очень полная, неуклюжая, пораженная тяжелой формой элефантиаза… Ее ноги были вдвое толще нормального. Руки тоже опухли. Женщина улыбалась.

— Здравствуй, — сказал я, — меня зовут Пенетито. А тебя?

— Тауа Тикаомата. Мою мать звали Ваеохо, отца Коке́.

Коке́ — так маркизцы выговаривают «Гоген». Видимо, Тауа уже привыкла к тому, что ее происхождение ценный козырь. Она продолжала:

— Коке́ был Эната-папаи-хохоа — «человек, который рисует картины». У тебя есть закурить?

Мой друг поспешил дать ей сигарету. Она жадно затянулась и снова принялась нанизывать цветы.

— Где ты живешь? — спросил я.

— В Хекеани, это на побережье, недалеко отсюда.

— А почему не пришла сюда раньше? Праздник уже кончился.

— Я не знала, какой день. Нас в Хекеани только две семьи. Церкви нет, и некому следить за числами.

— Ты мало что потеряла. Еще праздники будут.

— Конечно. У тебя есть что-нибудь выпить?

Видно, любовь к вину — единственное, что она унаследовала от своего знаменитого отца… Мы вручили ей бутылку вина и поблагодарили за интервью. Ничего интересного Тауа не могла сообщить. Все подтверждали, что она дочь Гогена, но ей был всего один год, когда он умер.

Может быть, в Атуано есть другие, знавшие Гогена? Он скончался пятьдесят лет назад, следовательно, местные старики в молодости встречались с ним. Атуана была тогда маленькой деревушкой, все знали друг друга. И мы решили пройтись по «столице», поискать человека, который мог бы нам что-нибудь рассказать.

Но средняя продолжительность жизни на Маркизских островах не велика, мы в этом наглядно убедились: на триста с лишним жителей Атуаны было всего около десяти старше шестидесяти пяти лет (то есть таких, которым было больше пятнадцати, когда Гоген прибыл на остров). К тому же большинство стариков и старух то ли совершенно одряхлели, то ли просто не желали иметь с нами дела — они только тупо таращили на нас глаза и бормотали что-то бессвязное.