— Как ты здесь оказался? — спросил он, наконец, справившись с голосом.

На смерть перепуганный Вард хлопал глазами.

— Я спал как всегда за стенкой, — с усилием выговорил он, — услышал, как вы хрипите, принес воды, а ваша милость накинулась на меня и покусала. — по искривленному лицу толстяка потекли слезы. — Я служу вашему высочеству уже десять лет, за все это время божественный Сын Солнца не только ни разу не ударил своего ничтожного раба, но и не повысил на него голоса. А сегодня… акалель чуть не убил меня. Да простят боги Варду его дерзость, но с тех пор как этот проклятый дикарь бежал от нас, ваше высочество не в себе… оно пыталось загрызть меня!

Акхан потрясенно смотрел на красное от укусов горло раба и в ужасе осознавал произошедшее.

— Вард, — тихо выдавил из себя он. — Меня надо убить и как можно скорее. — принц жестом остановил пытавшегося что-то возразить раба. — Я одержим, одни боги знают, что я теперь могу натворить! Проклятая земля! Наши люди были правы: мы все погибнем здесь. Я только первый.

— Мой господин не прав. — раздался с порога высокий, чуть надтреснутый голос.

Акалель и Вард разом обернулись. Полог в палатку незаметно откинулся, и внутрь шатра скользнула высокая, черная, как ночь, фигура дагомейца.

— Митуса? — в один голос выдохнули принц и раб. — Что ты здесь делаешь?

— Ожидаю. — важно отозвался негр. Он неспешно скрестил ноги и уселся на земляной пол. — Ожидаю пробуждение Зверя. — пояснил гость, понимающе, но без всякого сочувствия глядя на Акхана. — Акалель не прав, говоря, что он только первый. Акалель не прав, думая, что все последуют по его стопам. До него этой дорогой прошли сотни поколений, но на нее вступают лишь избранные.

— Что ты имеешь ввиду? — принц вытер протянутым Вардом полотенцем голову.

Негр взял со стола глиняную лампу и дунул на нее. Слабый огонек погас, погрузив шатер в непроглядную тьму. Затем дагомеец протянул руку к пологу и вновь откинул его, пропуская внутрь ночь с ее бесконечным светящимся небом. Мгла рассеялась, таинственные тени легли на пол и на лица людей, предав им иные, совсем далекие от дневной простоты выражения.

— То, что я собираюсь рассказать, нельзя ни говорить, ни слушать при свете. — Заявил Митуса. — Белые атлан слишком много внимания уделяют удобству, не замечая, как оно отнимает весь мир. Ваши лампы оскорбляют ночь, и она перестает показывать вам свои тайны. Ваши метательные катапульты на слонах отдаляют вас от врага и не позволяют слиться с ним в радостной пляске боя. Ваши корабли встали между вами и морем, не давая вашим телам жить и умирать в зеленой пене, которую вы так любите.

— Митуса, — попытался прервать его облечения акалель, но негр лишь предостерегающе поднял руку.

— Поэтому, когда вы встречаетесь с правдой грозного и могущественного мира, вы либо стараетесь не замечать ее, либо, когда другого выхода уже нет, как сейчас у акалеля, заболеваете, сходите с ума, лишаете себя жизни…

— Прекрати! — не выдержал Вард. — Как ты смеешь насмехаться над господином? — Сын Солнца храбр, он понял, что одержим злыми духами, и предпочитает лучше убить себя, чем повредить другим людям!

— Замолчи, раб. — резко бросил Митуса. В голосе негра прозвучало такое безграничное презрение, что даже раздавленному произошедшим акалелю на мгновение захотелось возмутиться и поставить зарвавшегося дагомейца на место. Но он не нашел в себе сил.

— Заткнись, ты, червяк. — продолжал Митуса, обращаясь к Варду.