— Почему она покончила с собой?

— Кто тебе сказал такое? Где ты это слышал?

— Так здесь говорят. Хотя никто не знает в точности… Нета говорит…

— Не важно, что говорит Нета. Все случилось в ее отсутствие. Кто мог подумать, что поползут слухи… Это был несчастный случай, Дуби. Оборвался электропровод. Вот ведь и про Нету распускают всякие сплетни… Скажи, знаешь ли ты, кто эта Эдва, которая хочет сдать Нете комнату, унаследованную, кажется, от бабушки, где-то в старом Тель-Авиве?

Дуби повернулся к нему, слегка взъерошил свои курчавые волосы. А затем тихо сказал:

— Господин Равид, надеюсь, вы не рассердитесь на то, что я скажу. Перестаньте что-то выяснять. Перестаньте следить за ней. Оставьте ее в покое. Дайте ей жить как хочет. Она говорит, вы делаете все, чтобы быть идеальным отцом. Лучше бы вам не делать ничего. Простите за откровенность, но, по-моему, вы оказываете ей медвежью услугу. А теперь мне пора — надо сделать кое-что дома, потому что завтра прилетает из Европы мама, а отец хочет, чтобы территория была приведена в порядок. Но я рад, что мы поговорили. До свидания, спокойной ночи.

Вот так и случилось, что Иоэль решил промолчать, когда спустя две недели, на следующий день после первого экзамена на аттестат зрелости, увидел дочь прихорашивающейся перед зеркалом, в том самом платье, которое он купил, узнав о несчастье в Бангкоке, в том самом платье, которое, скрывая угловатость фигуры, делало Нету стройной и женственной. На сей раз Иоэль не произнес ни слова. В полночь, когда она вернулась со свидания, он ждал ее на кухне, и они поболтали немного о приближении сезона хамсинов — знойных ветров пустыни. В глубине души Иоэль твердо решил принять перемены и не препятствовать им. Он полагал, что имеет полное право поступать так и от своего имени, и от имени Иврии. И еще решил он, что, если мать или теща попытаются вмешаться, сказав хоть слово, навсегда отобьет у них охоту влезать в дела Неты. Отныне он будет неколебим.

Через несколько дней, в два часа ночи, дочитав последние страницы книги о начальнике генштаба израильской армии, он, вместо того чтобы выключить свет и заснуть, отправился на кухню выпить холодного молока. Там застал он Нету в домашнем халатике, которого никогда не видел прежде, — она читала книгу. На обычный его вопрос: «Что читает госпожа?» — она ответила с полуулыбкой, что не то чтобы читает, но готовится к экзаменам и сейчас повторяет историю, тот раздел, в котором говорится о периоде, когда Палестина была подмандатной Британской территорией. Иоэль заметил:

— В этом я могу тебе немного помочь, если захочешь.

А Нета ответила:

— Я знаю, что можешь. Хочешь, я приготовлю тебе бутерброд? — И не дожидаясь ответа, вне всякой связи со своим вопросом, добавила: — Дуби тебя раздражает.

Иоэль задумался на секунду:

— Ты удивишься, но его вполне можно вынести.

На эти слова Нета отреагировала совершенно неожиданно. В голосе слышалась радость, когда она сказала:

— Ты удивишься, папа. Но то же самое это сказал мне Дуби про тебя. И почти теми же словами.

В День независимости семейство Кранц пригласило Иоэля, его дочь, мать и тещу на пикник, который устраивало у себя в саду. Иоэль удивил их тем, что не уклонился от приглашения. Лишь спросил, можно ли привести с собой соседей, брата и сестру. Оделия сказала, что примет их с радостью. Вечером в углу гостиной Оделия призналась Иоэлю, что во время путешествия по Европе было у нее кое-что с двумя мужчинами и она не видела никаких причин скрывать это от Арье. Именно после ее исповеди их отношения улучшились и стали на сегодняшний день, можно сказать, вполне мирными. «И все это благодаря тебе, Иоэль».

Иоэль со своей стороны скромно заметил:

— Да чего там!.