Он подчинился и не приезжал всю ту зиму. Быть может, надеялся, что, если «проблема» возникнет и там, в Метуле, когда его нет рядом, Иврии придется спуститься на землю. А быть может, наоборот, хотел верить, что там «проблемы» не станет и Иврия в конце концов окажется права, как всегда.

И вот в начале весны обе вернулись в Иерусалим, нагруженные цветочными горшками и подарками из Галилеи. И наступили удивительные дни. Жена и дочка чуть ли не соревновались друг с другом, кому удастся больше порадовать его, когда он возвращался из поездок. Младшая стремглав летела ему навстречу и, едва он усаживался, снимала с него обувь, подавала домашние туфли. У Иврии открылся дремавший прежде кулинарный талант, и она поражала Иоэля артистически приготовленными блюдами. Но и он со своей стороны не отставал от них: настоял, что между поездками будет вести домашнее хозяйство, как привык делать в их отсутствие. Заботился, чтобы холодильник был всегда полон. Выискивал в иерусалимских магазинчиках перченые колбасы и редкостные сорта овечьего сыра. Раз или два, нарушив свои принципы, привозил сыры и колбасы из Парижа. Однажды, ни слова не сказав Иврии, сменил старый черно-белый телевизор на новый, цветной. Иврия ответила сменой занавесей. К годовщине свадьбы она купила ему стереоустановку, в дополнение к той, что стояла в гостиной. А еще они часто по субботам в его машине выезжали на природу.

В Метуле девочка вытянулась, немного поправилась. В очертаниях ее подбородка стала заметной линия, свойственная семейству Люблин; в лице Иврии она не проявилась, а у Неты проглянула вновь. Волосы у нее теперь были длинными. Он привез ей из Лондона великолепный свитер из ангорской шерсти, а Иврии — вязаный костюм. Он умел выбирать женскую одежду: у него был верный глаз и безупречный вкус. Иврия говорила: «Ты мог бы далеко пойти, если бы стал модельером. Или, возможно, режиссером».

Что там было зимой в Метуле, он не знал и не пытался узнать. Жена его выглядела так, словно пришла для нее пора позднего расцвета. Завела ли она себе любовника? Или это плоды люблинских садов пробудили в ней новые жизненные силы? Она изменила прическу — стала носить симпатичную челочку. Впервые в жизни научилась пользоваться косметикой и делала это с безукоризненным вкусом. Купила легкое платье с весьма смелым вырезом. Под этим платьем носила она белье, стиль которого был для нее прежде совершенно неприемлем. Иногда в поздние вечерние часы сидели они у кухонного стола, и Иврия, разрезая персики, оправляла в рот дольку за долькой, сначала осторожно притрагиваясь к ним губами, будто что-то проверяя, прежде чем насладиться мякотью. Иоэль сидел как зачарованный, не в силах отвести от нее глаз. А еще стала она пользоваться новыми духами…

Так началось бабье лето.

Временами возникало подозрение, что она дарит ему то, чему научилась у другого мужчины. Эти подозрения вызывали чувство вины перед Иврией, и, как бы искупая вину, он отправился с ней в Ашкелон, чтобы провести четырехдневный отпуск в гостинице на берегу моря. Все годы — до этой поездки — они предавались любви в серьезном, сосредоточенном молчании, теперь же случалось, что в минуты близости обоими овладевал безудержный, безостановочный смех.

Но «проблема» Неты не исчезла. Хотя, возможно, стала не столь значительной.

Во всяком случае, ссоры прекратились.

Иоэль вовсе не был убежден, что обязан доверять словам жены, утверждавшей, будто той зимой в Метуле не появлялось никаких признаков «проблемы».