Несмотря на то что Екатерина Алексеевна и её новые подруги стояли особняком от других московских дам высшего света, составляя некую элитную группу, ближайшее интимное окружение царя и его фаворита Меншикова, всё же они не были обособлены от более широкого круга друзей и собутыльников Петра Алексеевича и Александра Даниловича.

Все они были введены в этот круг, называвшийся «умасброднейшим, всешутейшим и всепьянейшим собором» — своеобразным шутовским орденом, который был учреждён Петром вскоре после смерти последнего — десятого — русского патриарха Адриана. Для этого ордена Пётр собственноручно написал устав, сочинил «чин», то есть порядок проведения «соборов», и всякий раз писал для этих сборищ шутовскую программу.

Членами «собора» были все ближайшие сподвижники Петра, от которых требовалось лишь одно — пить и дурачиться до последней степени, не останавливаясь ни перед какими приличиями и нормами. И потому заседания «собора» напоминали бы древнегреческие и древнеримские языческие оргии, если бы была в них хоть какая-то утончённость. Но ни цветов, ни роскошных одежд на таких играх не было, а господствовало самое невообразимое обжорство, пьянство и самый грязный разврат.

Под стать мужской части «собора» была и его женская часть, с которой Екатерина Алексеевна и её новые подруги познакомились сразу же, как только оказались в доме Меншикова.

Все мужчины и женщины в «соборе» имели свои «чины», напоминавшие иерархию церкви и светской монархии, — от князь-папы, всешутейшего патриарха и князя-кесаря до рядовых братьев и сестёр.

Старшей среди женщин, допущенных участвовать в заседаниях «собора», была князь-игуменья Дарья Гавриловна Ржевская, урождённая Соковнина, разбитная, бойкая на язык, беззастенчивая, угодливая баба-шутиха, пользовавшаяся крайним благоволением Петра.

Распущенную, почти всегда пьяную, князь-игуменью едва ли не превзошла такими же качествами её родная дочь Евдокия. В 1708 году, пятнадцатилетней девочкой попала Евдокия в постель к Петру, а через два года Пётр пристроил её, выдав замуж за одного из своих любимцев, бывшего его денщика, а в ту пору тридцативосьмилетнего бригадира Григория Петровича Чернышева, родоначальника графской фамилии Чернышевых. Муж Евдокии был храбр, честолюбив и прославился многими подвигами в Северной войне: участвовал в штурмах десятка крепостей, взял в плен коменданта Нарвы генерала Горна, был много раз ранен. Женитьба на царской фаворитке расценивалась им как награда за боевые подвиги, ибо Евдокия принесла бедному бригадиру немалое приданое, а Пётр одарил «молодых» богатыми подарками. Пётр, выдав Евдокию за Чернышева, долгие годы сохранял с нею прежнюю связь и, как утверждали, был отцом шести её детей — трёх сыновей и трёх дочерей. Однако, учитывая необыкновенно лёгкий нрав Евдокии, отцом этих детей мог быть кто угодно. Разумеется, не исключено, что кто-то из них был и царским отпрыском. Во всяком случае, дети Евдокии добились многого не только из-за своего происхождения, но и благодаря несомненным личным достоинствам.

Отношение Петра к Евдокии Чернышевой, носившей во «Всешутейшем и всепьянейшем соборе» кличку «Авдотьи бой-бабы», сильно переменилось в худшую сторону после того, как Пётр посчитал её виновницей своей болезни; это была гонорея, и царь велел мужу Евдокии выпороть её за то, что она его заразила.

И всё же Евдокия Чернышева не была второй дамой в «соборе», она упомянута здесь после «князь-игуменьи» только потому, что была её родной дочерью.

Второй дамой в этой «кумпании» была «её величество государыня князь-цесаревна» Ромодановская, третьей — архиигуменья Стрешнева, ставшая после смерти Ржевской князь-игуменьей; затем шла «игуменья» Анастасия, — княгиня Анастасия Петровна Голицына, урождённая княжна Прозоровская и, наконец, «госпожа адмиральша» Михайловна, то есть сама Екатерина Алексеевна.