Когда Алексей прочитал это письмо Кикину, тот сказал: «Да ведь клобук-то не гвоздём к голове прибит». И после этого Алексей попросил отца отпустить его в монастырь.

А ещё через неделю Пётр вновь отправился на воды в Карлсбад, взяв с собою, между прочими, и Александра Кикина. Перед отъездом он навестил сына и ещё раз попросил его, не торопясь, в течение полугода обдумать: быть ему наследником или монахом. А Кикин, прощаясь с Алексеем, шепнул ему, что, находясь в Европе, найдёт царевичу какое-нибудь потайное место, где ему можно будет укрыться, бежав из России. 26 августа 1716 года Пётр послал Алексею письмо всё с тем же вопросом. И написал, что если Алексей хочет остаться наследником престола, то пусть едет к нему и сообщит, когда выезжает из Петербурга, а если — монахом, то скажет о сроке принятия пострига. Заканчивал же он письмо своё так: «О чём паки подтверждаем, чтобы сие конечно (т. е. окончательно) учинено было, ибо я вижу, что только время проводишь в обыкновенном своём неплодии».

Алексей решил ехать к Петру и, взяв с собою Ефросинью Фёдоровну, её брата Ивана и трёх слуг, 26 сентября оставил Петербург, намереваясь по дороге встретиться с Кикиным и узнать, где ему найдено убежище и пристанище. Встреча произошла в Либаве, Кикин сказал, что царевича ждут в Вене, и цесарь примет его, как сына, обеспечив ежемесячной пенсией в три тысячи гульденов. После беседы с Кикиным Алексей решился. Проехав Данциг, он исчез.

Пётр и Екатерина уехали из Петербурга за границу в конце января 1716 года.

Проехав через Ригу, Пётр остановился в Данциге, где состоялась его встреча с польским королём Августом II Сильным.

Петра встретили русские генералы из корпуса Шереметева, командовавшие многочисленными отрядами. Возле Данцига стоял сильный русский флот, и потому Пётр чувствовал себя здесь хозяином, принимавшим своего гостя — Августа, хотя тот и был сюзереном этого города. Пётр вёл себя с Августом надменно и нередко грубо, удивляя многих находившихся там иностранцев.

8 апреля в Данциге царь и Екатерина отпраздновали свадьбу двадцатичетырёхлетней племянницы Петра Екатерины Ивановны — третьей дочери его брата Ивана Алексеевича. Она была выдана за герцога Карла-Леопольда Мекленбург-Шверинского, сильно нуждавшегося в поддержке Петра, ибо герцог был в крайне неприязненных отношениях и со шведами, и с англичанами, и с императором, и со многими собственными своими дворянами. Хорошо понимая это, Пётр весьма пренебрежительно обращался со своим новым родственником.

Приехав через некоторое время в столицу Мекленбурга Шверин, Пётр весьма сильно удивил встречавших его придворных герцога и самого молодого супруга весьма дерзким пассажем.

Только завидев свою миловидную, молодую племянницу, Пётр побежал ей навстречу и, не обращая внимания ни на герцога Карла, ни на других, его встречавших, обхватил Екатерину Ивановну за талию и увлёк в спальню. «Там, — пишет осведомлённый двумя очевидцами этого происшествия барон Пельниц, — положив её на диван, не запирая дверей, поступил с нею так, как будто ничто не препятствовало его страсти». Едва ли подобное могло случиться, если бы дядя и племянница не были до того в любовной кровосмесительной связи.

Правда, не только амурные шалости происходили в эти дни в Шверине. Между забавами Пётр провёл встречу с прусским королём Фридрихом I, после чего уехал в Гамбург, где состоялись его переговоры с датским королём Фридрихом IV. Пётр сумел убедить своего союзника в необходимости проведения совместной десантной операции против Швеции, предложив собрать союзные флоты и сухопутные войска в Копенгагене и высадить затем большой десант в Шонии — южной провинции Швеции.