– Замотался, – развел руками Мальгин, – прости. Что-нибудь случилось? Ты какой-то… смурной. Сердишься?

– Суров – не ладно, смирен – не гораздо, – ответил отец пословицей, не меняя неприветливого тона. – Лучше скажи, как ты относишься к Купаве.

У Мальгина испортилось настроение.

– Как?.. Амбивалентно, пожалуй. А что?

– Ты свою заумную медицинскую терминологию оставь! – разгневался старик. – Ты знаешь, где находится твоя дочь?

Клим озадаченно почесал переносицу.

– Она сказала – у мамы… ее мамы…

– Так вот, Дарья сейчас в приюте для «непонимашек»! Что происходит с Купавой? Я хотел с ней побеседовать, но ее нет дома.

– Ну… я выясню, – осторожно сказал Клим. – Не принимай так близко к сердцу, па. В наше время сдача детей в приют – далеко не трагедия, это же не детские дома двадцатого века.

Мальгин-старший налился кровью, хотел что-то сказать, но вместо этого выключил связь со своей стороны.

Виом превратился в облако рыбьей чешуи.

Хирург некоторое время вглядывался в это облако, потом покачал головой и сказал вслух:

– А мне она ничего не сказала…

Подумал: придется нанести еще один визит. Он вспомнил самодовольную ухмылку Шумана, пренебрежительную складку губ Гзаронваля-Руцкого – нынешних приятелей Купавы, и настроение испортилось окончательно.

А ведь ее надо забирать, отрывать от этой компании занятых собой суперменов, иначе скатится в пропасть. Ведь начала же она увлекаться наркомузыкой? И Шаламова нет рядом. Ау, Дан, где ты? Лучше бы ты забрал ее с собой, как намеревался давеча, а то примчался, надарил финтифлюшек с загадочными свойствами – и только Митькой звали!..

Мальгину вдруг остро захотелось увидеть Купаву, дотронуться до ее руки, поцеловать волосы…

Стоп! – сказал он сам себе. Успокойся, мастер. Конечно, можно изредка «к колодцам глаз ее ходить на водопой», как говорил поэт, но и только, поцелуи канули в прошлое, осталось лишь лелеять образ печальной феи, страдать и плакать по вечерам…

– Страдание имеет смысл, если ты при этом становишься иным, – сказал кто-то внутри Мальгина.

– Это кто еще? – спросил мысленно Клим, вслушиваясь в тишину памяти. – Кто это сказал? Ты, Харитон?

– Вероятно, это второе или даже третье твое «я», – отозвался инк. – Сложный ты человек, Мальгин, странноприимный – был такой термин. Таким, как ты, обычно трудно жить. Примешь совет?

– Валяй, – хрипло сказал Клим.

– Не устраивай слишком часто тризну по любви, не зацикливайся на надежде что-то вернуть, что-то исправить, это невозможно. Строй новый дом и новую жизнь.

– Contra spem spero…

Харитон «вздохнул» совсем по-человечески (так воспринимался его пси-импульс).

– Ох и тяжело мне придется с тобой, мастер!

Мальгин невольно засмеялся.

– Терпи, советчик. Успокаивать ты умеешь, но вылечить меня от самого себя – вряд ли.

Тонкая игла боли вонзилась вдруг в глазное яблоко, проникла в голову, лопнула в ушах. Черная пелена застлала глаза, внутри Мальгина шевельнулся кто-то огромный, тяжелый, бесформенный, угрюмый, проговорил глубоким басом Железовского, так, что завибрировали кости черепа:

– Трансформ… глубь… система связей трансформ да!

Перед глазами хирурга на черном фоне высветился сложный узор, напоминающий корневую систему дерева и что-то еще, живое, странно знакомое.