Юбагр – пришел на ум старинный русский термин, обозначавший алый и фиолетовый цвет.

– Пора рвать когти, – пси-сказал молчавший до этого Харитон. – Этот многомерный смерч способен сожрать весь Меркурий!

– Не каркай!

От горы, как и от странг-установки, уже ничего не осталось, на ее месте росла и росла воронка, уходя вершиной в недра Меркурия. Породы планеты не выдерживали соприкосновения с разбушевавшейся многомерной стихией и таяли, как воск от языка пламени.

– Всем в корабль! – первым опомнился Мальгин. – Через три-четыре минуты волна преобразования будет уже здесь. Объявите тревогу!

В зале началась тихая паника, превратившаяся в настоящую после того, как часто забил гонг тревоги. К счастью, персонал полигона не превышал трех десятков человек, и все успели добежать до спейсера вовремя.

Мальгин и Варлиц уходили последними, с помощью своего пси-зрения проверив, не остался ли кто-нибудь в подземных сооружениях базы.

Над гигантским уступом-эскарпом Павел уже вспухал пенисто-прозрачный вихрь приближающейся беды, ни на что не похожий, яростный, неукротимый. Скалы расползались от его дыхания, дымились и испарялись. Твердь под ногами вздрагивала и дышала как живая.

Едва хирурга с новым знакомым подхватил лифт, спейсер «Шевалье» стартовал. Мягкая сила, начавшая мять его, скручивать и давить, нехотя отпустила корабль, скачком метнувшийся на высокую орбиту.

Виом десантного отсека, куда вынесло эвакуированных людей, показывал часть сумеречного пояса, извилистую линию обрыва-эскарпа Павел и часть Моря Жары, над которой вытягивалось странное, полупрозрачное, вспыхивающее пронзительными звездами, вспухающее, как мыльная пена, облако.

– O Dio mio! – прошептал кто-то в отсеке, скорее всего Криста Адальяно. – Мы же приняли все меры…

– Значит, не все, – отрезала Боянова. – Прима, что там у вас?

В косматых белых скафандрах, похожие друг на друга, тесно сбившиеся люди сейчас еще больше походили на стадо перепуганных медведей, но Мальгин безошибочно угадал комиссара под одной из «шкур».

– СПАС-флот поднят по тревоге, – отозвался командир спейсера. – Не волнуйтесь, они знают свое дело, успеют. Не хотите взглянуть? Там, сзади нас, появилось нечто любопытное.

В виоме откололась часть объема изображения, и внутри его показалась маленькая, блестящая, как ртуть, капля. Скачком увеличилась в размерах, и Мальгин с Ромашиным одновременно издали возглас удивления: видеокамеры спейсера поймали скользящий над планетой знакомый контур «глазастого» – фантома с Орилоуха. По очереди мигающие глаза, скорее птичьи, чем человеческие, которыми был набит «мешок» фантома, с любопытством ребенка взирали на игру гигантских сил внизу, на колоссальный купол Солнца и на спейсер, зависший в небе Меркурия.

ГЛАВА 2

Макар Мальгин, отец Клима, женился поздно, в сорок два года, и потерял жену через шесть лет после рождения сына: она была океанологом и погибла во время экспедиции в Марианскую впадину, самую глубокую в Тихом океане. Клим поэтому не очень хорошо помнил мать, но Макар помнил все до мельчайших подробностей и забыть жену не смог до старости, так и не женившись второй раз.

Сына в приют он сдавать не стал, воспитывал его сам, несмотря на собственную занятость и наличие родственников, которые всегда охотно откликались на просьбы посидеть с малышом.

Женитьба Клима обрадовала его несказанно (сын тоже не торопился, женившись в тридцать три), и невестку он принял как родную дочь, отдав ей ту накопленную сумму нежности и тепла, которую не успел отдать жене. Старик души в ней не чаял, прощал занозистый характер, может быть, потому, что знал жесткий характер сына.