Игорь пожал плечами. Позднее ему не раз приходилось убеждаться, что Соня на редкость наблюдательна.

— А я осталась на второй год, — после паузы скороговоркой сказала она.

Игорь был поражен. В девятом классе на второй год не оставляют, во всяком случае, о подобной экзотике и слыхано не было в этих краях. Все мамины разговоры о «лоботряске» Игорь относил к восьмому классу, когда решался вопрос о ПТУ. Но Соня, пусть с грехом пополам, тогда проскочила этот рубеж, и слухи о том, что ее мать обтоптала где-то там все пороги, оставались на уровне фольклора. Однако дело было не в этом. Впервые в жизни Игорь видел вблизи живую второгодницу (вдалеке они еще порою мелькали): по его представлениям, все они должны были быть крупными нечесаными девахами с лошадиной походкой и хриплыми голосами, непременно намазанные и курящие. Но перед ним стояла красавица (во всяком случае, такою Игорь всегда ее считал) — и эти дикие слова: «Осталась на второй год», совершенно с ней не вязались. Вот почему на какое-то время Игорь потерял дар речи. Надо было что-то спросить, чем-то поинтересоваться, посочувствовать, что ли, но как — ему не приходило на ум. А Соня, казалось, наслаждалась его остолбенением.

— Вот так, дорогой, — усмехаясь, сказала она. — Теперь у вас в классе буду учиться. А у меня там знакомых никого нет. Кроме тебя, конечно.

Игорь открыл рот и ничего не ответил. Его бросило в жар. В самом сообщении не было ничего необычного, и, если бы него имелось время раскинуть мозгами, он сам пришел бы к выводу, что деваться ей некуда: в девятом «Б» перебор.

А ведь это означало, что теперь они ровня. И что Соня для него теперь такая же одноклассница, как все Ивановы, Петровы, Сидоровы, к которым можно спокойно забежать на полчасика поболтать просто так. Было от чего обмереть.

— Ты что же, не рад? — спросила Соня. — А я-то думала, вот Игорек будет рад. — Первый раз в жизни она назвала его по имени, и это еще раз подтверждало, что теперь они ровня. — Хочешь, я с тобой буду сидеть?

Игорь почувствовал, что краснеет. Смешной разговор, хочет ли он этого!

— Ну, заходи, — сказала Соня. — Что мы, собственно, стоим на пороге.

«Поймала репетитора», — говорила потом мать. Все это были, разумеется, оскорбительные взрослые домыслы, но ведь и в самом деле — она как будто его дожидалась.

Они вошли в ее комнату с голубыми обоями, тогда там были лишь тахта и старый письменный стол. Ни коврика на полу, ни картинки на стене, а воздух, действительно, прохладный и синий, без следа пыли и солнца из-за задернутых штор.

— Отчего у вас дверь все время открыта? — спросил Игорь, стесненно оглядываясь. — Не боитесь жулья?

— А, у нас нечего красть, — сказала она, пренебрежительно дернув плечом. — Все никак не можем устроиться.

Игорь снова покраснел. Он вспомнил, что говорила об этой семье мама («Из ломбарда не вылезают, а дочку одевают, как княгиню»). По странной ассоциации, из этих слов Игорь сделал вывод, что их квартира должна быть заставлена большими прямоугольными ящиками, но никаких ящиков не было.

— А двери открыты оттого, что маме воздуха в Москве не хватает. У нее аллергия на пыль, — пояснила Соня. — Еще вопросы есть?

Вопросов не было. Игорь, стоя с нею рядом, машинально отметил, что он выше ее почти на голову: то ли вырос за лето, то ли издали Соня казалась взрослее и выше. А может быть, и то и другое.

Вошел мальчишка лет двух от роду. Штаны надеты косо, рубашка выползла, палец во рту.

— Зачем проснулся? — строго спросила Соня. Малыш не отвечал, только исподлобья глядел на Игоря.