Здесь, в предбаннике, собирались, как правило, девяти  и десятиклассники. Они курили, травили похабные анекдоты, а иногда и пили из украденных в столовой стаканов добытый по своим тайным каналам самогон, занюхивая его засаленными рукавами форменных пиджаков.

И всё таки здесь, несмотря на клубы сизого дыма, было не столь неуютно, как в другой части туалета, предназначенной конкретно для отправления естественных потребностей. Если бы в подобном месте побывал Данте, он наверняка представил бы его в своей «Божественной комедии» в качестве одного из кругов ада. По правой стороне от перегородки до окна тянулось возвышение коричневого цвета с одной ступенькой, ведущей к четырём вмурованным в это возвышение толчкам. Один из них, самый крайний у окна, давным давно находился в нерабочем состоянии, в связи с чем был прикрыт деревяшкой соответствующего размера. Но дети, видимо, считали, что раз дырка, хоть и закрытая, имеется в наличии, туда можно продолжать гадить, в связи с чем на деревяшке донжоном средневекового замка возвышалась солидная куча дерьма. Сходство со старинным укреплением добавляла моча, окружавшая эту горку, как вода в предзамковом рву.

Остальные толчки находились в том состоянии, которое живописал в одной из своих нетленных вещей Егор Летов: «…Забитые говном унитазы, на которые влезают ногами, чтобы не испачкать чистую белую жопу». Смыть груды кала, вершины которых возвышались над краями толчков уже на несколько сантиметров, не представлялось возможным по причине отсутствия сливных бачков: их демонтировал и пропил сантехник Собакин.

По левой стене когда то шёл ряд писсуаров, но их благополучно расколотили в ходе драк, то и дело вспыхивающих в сортире. Несмотря на то, что от писсуаров остались только отметины на стене, мальчишки, помнившие, что когда то они были, продолжали лить свои звонкие струи именно здесь; глядя на них, возле стены мочились и те, кто писсуаров уже не застал. В связи с этим на выщербленном кафеле пола никогда не высыхали зловонные жёлтые лужи.

Тут было царство пацанов возрасте от десяти до тринадцати лет. Они так же, как и старшеклассники, курили, так же рассказывали хулиганские анекдоты, но, правда, не пили самогон (может, такое и случалось, но крайне редко), зато постоянно затевали потасовки. Они кривлялись, вопили, скакали по подоконнику, плясали на возвышении между толчками, залезали на перегородку, на полметра не доходившую до потолка, боролись, валтузя друг друга по загаженному полу, разрисовывали с помощью фломастеров стены картинами крайне неприличного содержания – короче говоря, оттягивались по полной программе. Рискнувший зайти сюда «мелкий», как они называли учащихся младшего звена, гарантированно получал хорошую взбучку и лишался всего того, что находилось у него в карманах. Иммунитетом пользовались только те, кто успел сникать себе уважение благодаря плохому поведению, например, наш Поляков.

На перемене туалет становился центром бойкой торговли. Приобрести можно было что угодно: папиросы, махорку, еду, игрушки, книги, фотографии с мускулистыми дяденьками и обнажёнными тётеньками, нагрудные значки, зажигалки, одежду, обувь, перочинные и кухонные ножи, аудиокассеты (как чистые, так и с записями) и множество всяких других интересных и нужных вещей. Человек, не имеющий денег, но располагающий какой либо ценной штуковиной, имел возможность её обменять.

Во время заключения торговых сделок каждый старался держать ухо востро, потому что случаев обмана было не счесть. Но хоть ребята и старались не попасть в мастерски расставленные сети мошенников и аферистов, не проходило и дня, чтобы кого нибудь не обводили вокруг пальца. Например, восьмиклассник Кравцов однажды так ловко заговорил семиклассника Данилова, что тот отдал ему рубль восемьдесят копеек (всю сумму, полученную от родителей на недельную оплату питания в столовой) за вырезанную из районной газеты «Заветы Ленина» и наклеенную на картонку фотографию какой то пожилой доярки.