– Видишь это, Мэтти? – спросил Хэнс. – Это Голубые горы, а за ними – огромная часть Вирджинии, которую мы с тобой еще не знаем. Но мистер Даниэль Бум однажды прошагал ее вдоль и поперек.

Матильда махнула пухлым кулачком в сторону гор. Хэнс по-своему истолковал ее жест:

– Я тоже хотел бы отправиться за горы, на другой конец света. Обещаю, что однажды я сделаю это и тебя возьму с собой, сестричка.

Малышка повернулась и с тихим звуком, очевидно, выражающим согласие, спрятала лицо на плече брата.

– Боже, как же я люблю тебя, Мэтти, – тихо признался Хэнс.

Она была единственным человеком на земле, кому он мог сказать эти слова. Хэнс улыбнулся, погладив мягкую щечку девочки. Сестренка ответила ему без слов: взглядом круглых глаз и довольным мурлыканьем.

ГЛАВА 16

Часы над камином непрерывно тикали, нарушая своим вековым ритмом зловещую тишину лома. Солнце уже сияло над землей у подножья Голубых гор, но Женевьева и Рурк сидели, охваченные холодом ужаса.

С улицы доносился другой ритм: стук топора Люка, вновь и вновь опускающегося на полено. Это был его собственный путь борьбы с трагедией, происходящей под крышей дома, путь освобождения своего сознания от всего, кроме протеста невыносимо болевших мускулов.

Под окном, стараясь перекричать рыдания Израэля, шумно ссорились Хэнс и Ребекка.

– Скоро она станет ангелом, – настаивала Ребекка.

– Неужели? – ядовито отвечал Хэнс. – А кто же, по-твоему, сейчас Мэтти? В возрасте трех лет уже порождение дьявола, что ли? Господи, Бекки, какая же польза от всех твоих молитв и гимнов, если твой Бог допускает такое?

– Хэнс, – оборвала его сестра. – Подумай, о чем ты говоришь! Ты же богохульствуешь!

Хэнс презрительно фыркнул, потому что девочка с трудом выговорила это слово. Однако когда сестра начала плакать, он немного смягчился.

– Иди и молись, Бекки, если тебе от этого легче но не ожидай, что я тоже присоединюсь к тебе. Мэтти всегда была ангелом, она и сейчас – ангел. И никакие псалмы не убедят меня в том, что то, что происходит с ней – справедливо.

Женевьева мысленно согласилась с Хэнсом, не в силах оторвать глаз от младшей дочки, которая, вся красная от жара, лежала у нее на руках и тяжело дышала. Этот кошмар продолжался уже два дня.

– Дай мне ее, милая, – срывающимся от усталости голосом попросил Рурк. – Ты бы съела что-нибудь и поспала.

– Нет-нет. Мне так мало осталось побыть с ней.

Женевьева даже вздрогнула от собственных слов, потому что невольно высказала ужасную, темную, все переворачивающую правду. У Матильды была легочная лихорадка, которая со страшной скоростью съедала ее только что начавшуюся жизнь.

– О Боже, Рурк, – простонала Женевьева. – Я больше не в силах вынести этого.

Ее голос прозвучал удивительно ровно, точно придавленный ужасом.

– Я понимаю, – с трудом произнес Рурк, сдерживая готовые вырваться наружу рыдания. – Я знаю, но здесь мы абсолютно беспомощны.

У них побывали и доктор из города, и Мими со своими индейскими снадобьями, и Мимси Гринлиф, которая потеряла от этой свирепой болезни одного из своих детей – все они оказались бессильны спасти малышку.

Рурк склонился над кроватью, на которой сидела Женевьева с дочкой, и обнял их обеих. Ощутив сквозь забытье присутствие отца, Матильда схватила его за рукав пылающей ручонкой. Ее глаза, крошечные голубые щелки на распухшем лице, смотрели, казалось, смущенно: девочка не могла осознать мучившую ее боль.