– Да, – вздохнула Женевьева, прильнув к мужу. – Да, разумеется. Между прочим, это первая вещь, которую я купила на деньги, выданные мне как невесте мистера Калпепера.

Рурк покачал головой и снисходительно улыбнулся.

– Я настолько не привыкла иметь деньги, что не задумываясь истратила их. Наверное, стоило купить туфли или что-то в этом роде, более практичное. Но в тот день я очень разозлилась на Анжелу Бримсби. Поначалу покупка была просто мелочной местью этой женщине, но когда я более внимательно рассмотрела часы, они стали для меня чем-то большим.

– Посмотри на эти стрелки, проследи за их движеньем, – прочитала Женевьева надпись на циферблате, встав с дивана и подойдя к камину.

– Ускользает жизнь, и полон каждый миг к концу стремленьем, – закончил за нее Рурк.

Женевьева повернулась и с удивлением посмотрела на мужа.

– А я не знала, что ты интересуешься моими часами, Рурк, – заметила она.

Рурк тоже подошел к камину и нежно провел рукой по щеке Женевьевы.

– Это были первые слова, которые прочитала мне мать, – он улыбнулся, видя ее непонимание. – Она читала их на этих самых часах, Дженни.

Глаза Женевьевы широко раскрылись от изумления:

– Твоя мать?! Но ты никогда не говорил мне об этом!

Тогда Рурк обнял ее за плечи и все рассказал. Присутствие Женевьевы настолько успокаивающе действовало на него, что он не почувствовал боли при воспоминании о страданиях матери и бесчинствах отца.

Женевьева покачала головой, с трудом сдерживая слезы. Она вспомнила реакцию Рурка, когда он впервые увидел у нее эти часы. Ей бы сразу догадаться, что они были такой же частью Рурка, как его добрая улыбка и сильные руки…

– Почему же ты оставил их у меня? – тихо спросила Женевьева.

Рурк украдкой смахнул слезу:

– Потому что знал, что им у тебя будет хорошо. Я доверял тебе.

Они вместе уселись на диван и стали слушать, как спокойно тикает их единственное наследство.

Женевьева рассеянно водила пальцем по ярким переплетающимся узорам на одеяле, которым были укрыты их колени. Это одеяло им подарили женщины в церкви, и она взирала на него с почтительным вниманием, даже не подозревая раньше о столь добром расположении жителей деревни. Каждый, пусть самый маленький, стежок был выполнен с большой любовью и мастерством. Женевьева гордилась, что они с Рурком удостоились такой чести.

Но вот часы пробили полночь. Рурк отставил в сторону недопитую чашку персикового бренди и искоса взглянул на Женевьеву:

– Вы счастливы, миссис Эдер?

Она порывисто прижалась к нему:

– Больше, чем это можно выразить словами. Если, мне суждено умереть в этот момент, то я сделаю это без малейшего сожаления.

– А вот я бы пожалел, Дженни.

– О чем?

– Было бы ужасно с твоей стороны покинуть этот мир, не дав мне возможности сделать тебя моей.

Женевьева прижалась к теплой широкой груди Рурка:

– Но я же и так твоя.

Но почувствовав, как его рука нежно скользнула по ее талии, она поняла, что муж имеет в виду другое, а не просто сам факт их свадьбы. Вспыхнув, Женевьева с трудом проглотила комок в горле.

– Дженни, – сказал Рурк, поспешно отстраняясь от нее. – Я вовсе не хотел тебя смутить.

Она ответила ему поцелуем, ощутив на его губах сладкий вкус бренди.

– Если я и смущена, то только потому, что хочу, чтобы тебе было хорошо со мной, но совсем не знаю, что я должна для этого сделать.

Рурк почувствовал к Женевьеве огромную благодарность. Заключив ее лицо в свои ладони-, он прошептал:

– Никогда не заботься о том, чтобы доставить мне удовольствие, Дженни.