Оставаясь в Брюсселе, чтобы наблюдать за Югом, Альба отправил Аремберга и Мегена (они и Эрсхот признали его власть) изгнать Людвига из Фрисландии. И дал им приказ не щадить никого и вешать всех пленных: Альба не желал соблюдать правила войны по отношению к мятежникам и предателям. Это было опасное и омерзительное поручение. Жители Фрисландии были настроены враждебно, они готовы были при любом удобном случае обманывать и сбивать с пути правительственные войска или вредить им. Более того, Людвиг получил поддержку припасами с моря от флота пиратских кораблей, которые базировались в Дельфзейле и грабили испанские транспортные суда в Ла-Манше и Ирландском море под командованием других мятежников против испанского правительства. Эти моряки называли себя «морскими тезами».
И все же время не было на стороне Людвига. Его войска были малочисленны и плохо вооружены, деньги кончались, и бунт в войсках казался неизбежным, когда Людвиг в своем штабе в маленьком городе Дам узнал, что Аремберг и Меген разделили свои войска, чтобы взять его позиции в клещи. Он поспешно отступил и утром в воскресенье 23 мая 1568 года оказался в монастыре Хейлигерлее, стратегически разместив передовые отряды в разбросанных по окрестностям рощах, рассчитывая, что через эти рощи будут подходить к монастырю войска Аремберга. Его расчет оказался верным. Аремберг, идя через эти леса, очень удивился, когда был атакован конницей противника. Людвиг, пользуясь беспорядком в его рядах, провел одну из своих знаменитых кавалерийских атак, снова проявив безрассудство, мастерство и умение идеально рассчитать время, которые прославили его за десять лет до этого в битве при Сен-Кантене. Сражение было кровопролитным, но успешным. Брат Людвига Адольф, сражавшийся рядом с ним, пал в этом бою, но строй солдат Аремберга был прорван, и они бежали, побросав свои ружья. Сам Аремберг, упорно старавшийся исправить свою ошибку, был убит. Его солдаты бежали; его девять артиллерийских орудий и девять тонн пороха, его обоз и снаряжение попали в руки Людвига. Кроме них, была захвачена полная повозка серебряной посуды – тот личный багаж, которым аристократы шестнадцатого века так часто и так необъяснимо нагружали себя в военных походах. Людвиг раздал эту посуду своим людям вместо жалованья.
В Брюсселе Альба устроил казнь в противовес этой внезапной поразительной победе. На Большой площади были поставлены эшафоты, и еще шестьдесят жертв были выведены на них, чтобы умереть. Некоторые из обреченных твердили, что невиновны, но другие, которые были кальвинистами, отказались от утешения, предложенного католической церковью, и умерли, как писали об этом испанцы, «с дьявольским упрямством». В день Троицы, 5 июня 1568 года, Альба достиг жуткой вершины в своих ужасных расправах. Все это время он держал Эгмонта и Хорна в тюрьме именно для такого случая. Пусть принц Оранский издает манифесты, пусть его брат побеждает в мелких стычках – испанское правительство не боится. Как оно поступило с Эгмонтом и Хорном, так со временем поступит и с Вильгельмом фон Нассау.
Предупредив их всего за двенадцать часов до отправки и не дав даже времени попрощаться, Эгмонта и Хорна переправили из Гента в Брюссель, провезли по улицам города и возвели на эшафот. Эгмонт смирился с мыслью о смерти, но выражение удивленной невинности так и не успело сойти с его красивого лица. Никогда еще история не знала такой неумолимой жестокости в отношении столь невиновного человека. Он умер также, как жил, благородно и мужественно, с достоинством, присущим ему от рождения, но так и не понял, что все это значило. Хорн, который взошел на тот же эшафот десятью минутами позже, видел, как Эгмонта накрыли черным бархатом, чтобы скрыть кровь и, не веря своим глазам, ошеломленно произнес: «Неужели это ты лежишь там, друг мой?» Больше он не смог ничего сказать, потому что происходящее было за пределами его понимания.
Все это время Вильгельм находился в Страсбурге, пытаясь любыми способами увеличить свои малочисленные войска. |