|
Какой прекрасный повод насолить ее давнему сопернику королю Испании, вдохновенно уверял он. Создавалось впечатление, что крах гугенотов уже не имеет значения, поскольку союзником Вильгельма могла стать сама французская корона. А Вильгельму был нужен союзник, поскольку у голландцев не хватало ни людских, ни финансовых ресурсов. Штаты не скупились на поставки и согласились на введение налогов, по сравнению с которыми десятый пенни Альбы казался сущей безделицей, но Север был беден по сравнению с Югом, а его самый богатый город Амстердам держался в стороне от восстания, не потому, что был так уж предан королю Испании, а просто в силу безразличия. Альба не сомневался, что весной принц Оранский будет низложен, а за лето удастся покончить с восставшими.
Всю ту страшную зиму 1572/73 года испанские войска блокировали Харлем и надеялись войти туда тем настойчивее, что получили от малодушного городского совета официальное предложение о сдаче. Пока его посланцы были на пути к Альбе, более решительное меньшинство сместило пораженцев, а злосчастных советников, которые везли предложение Альбе, схватили и отправили к Вильгельму в Делфт. Всю зиму жителей Голландии кормили бодрыми сообщениями о том, что испанцы под Харлемом ежедневно мрут и дезертируют тысячами. Весной выяснилось, что это ложные слухи. Теперь оттепель отрезала путь в осажденный город по замерзшим каналам для посланцев Вильгельма, добиравшихся туда на коньках, и того тонкого ручейка поставок, которые доставлялись туда на санях. Теперь сообщения в Делфт и обратно доставлялись голубиной почтой, и они часто терялись. Напрасно Вильгельм надеялся, что Людвиг предпримет отвлекающий маневр. «Вся страна ждет, что ты явишься, словно архангел Гавриил», – писал он. Но у Людвига, даже если бы он оставил свою важную миссию во Франции, не было войск. Их не было ни у кого. Перед лицом смерти и почти без надежды на спасение губернатор и гарнизон продолжали держаться, в то время как Вильгельм отчаянно старался собрать всех, кого только мог. Но к 9 июля 1573 года силы сопротивления перестали существовать, и через три дня Харлем пал. Жестокое обращение с другими городами вызвало возмущение даже на Юге. Альба, несмотря на то что он только что публично сжег очередных тринадцать еретиков, неожиданно проникся идеей, что великодушное обхождение может успокоить восставших, и дал указание своему сыну, захватившему Харлем, проявить снисхождение. Трансформировав понятие милосердия согласно своим представлениям, этот молодой человек вырезал весь гарнизон и некоторых горожан – всего больше двух тысяч человек – и наложил на город штраф в сто тысяч экю. Альба одобрил его действия и был удивлен и возмущен, обнаружив, что его доброе отношение поняли неверно: вместо того чтобы броситься к ногам такого милосердного завоевателя, мятежные голландцы продолжали с необъяснимым упорством сражаться с ним. Трагедия Харлема еще сильнее настроила голландцев против испанцев, однако не способствовала росту престижа Вильгельма. Постоянная опасность и жестокость Альбы вызвали всплеск безумной злобы среди жителей и солдат. Долгое сопротивление Харлема было отмечено ужасными инцидентами: испанских пленных вешали на стенах на виду у их товарищей, ночью на позиции осаждавших выкатили бочку, полную отрубленных голов, с мрачной запиской, что это десятый пенни. После падения Харлема этот отвратительный жуткий юмор начал распространяться по всей Голландии. Принц Оранский был слишком слабым, слишком сладкоречивым. Что он мог предъявить за год, кроме списка потерь и резни: Нарден, Зютфен, Монс, а теперь Харлем? Неужели он собирается воевать с Альбой в перчатках, не запачкав рук? Весть о падении Харлема пришла, когда Вильгельм был в Лейдене, но сначала он узнал об этом из криков толпы, угрожающе собравшейся у его дома, и ударов камней, брошенных в окна. Люди во всем винили его. Он отправил слишком мало солдат, сделал это слишком поздно, и теперь все пропало… Ни в первый раз, ни в последний раз Вильгельм не пытался оправдаться за свои решения. |
